Отцовский договор - стр. 39
На младшего папа сердится. Он прижимает его рукой, пропускает мимо ушей все вопли, натягивает ему на попу новый подгузник и требует, чтобы старшая прекратила плескаться в раковине.
Сегодня пятница, и дедушка, который папа, наконец-то увидится с внуками. Он предложил встретиться в их обычном месте, у верхнего входа в универмаг «Оленс Сити»[21], откуда сразу попадаешь в отдел парфюмерии. Они всегда тут встречались. Ведь именно здесь они когда-то, когда сыну было двенадцать, стояли и приводили себя в боевую готовность: в одной руке пустая коробка из-под бананов, в другой – дипломат. У сына такой же, как у отца, только чуть поменьше. Когда на улице начинали маячить полицейские в форме, папа с сыном перемещались подальше к центру Дроттнинггатан[22].
– Пора начинать шоу, – шептал папа сыну, а тот улыбался, потому что был так благодарен, что любимый папочка взял его с собой.
Нужно было действовать стремительно, чтобы не уступить свое место торговцу заводными собачками, которые с громким тявканьем делают сальто назад, или продавцу игрушечных человечков, которые переворачиваясь сползают вниз по стеклу, или парню, переодетому индусом, который торгует свистульками, их нужно класть под язык и дуть особым (очень мудреным) способом, тогда получается звук, похожий на птичий щебет. Единственным обладателем лицензии, которому не приходилось сбегать со своего места при виде полиции, был торговец сосисками, но он с ними не конкурировал, он даже свистел, чтобы предупредить торговцев, когда подъезжал автобус с полицейским нарядом, и тогда каждый из них кидался к разложенному на простынке барахлу, сгребал ее, превращая в мешок, и устремлялся ко входу в «Оленс». У кого товар был разложен на коробке из-под бананов, те быстренько отпинывали коробку куда подальше, застегивали сумку и уходили, насвистывая, в сторону Хёторгет. Продавец сосисок оставался стоять на месте, он подзывал к себе полицейских и спрашивал, не хотят ли они взглянуть на его лицензию, при том что все прекрасно знали, что он имеет полное право тут находиться. Вот тут и стояли папа с сыном по выходным, торговали всякой всячиной: часами, которые сами импортировали из-за границы, духами, которые назывались почти так же, что и те, что были выставлены по соседству в «Оленсе», кислотного цвета наклейками с вращающимися глазками, которые папа прикупил у Туннеля Вздохов. Когда приближалась школьная пора, они выставляли пеналы и ароматизированные стирательные резинки, к Пасхе в ход шли крошечные заводные цыплята нежных пастельных оттенков, и, хотя сам сын ни разу и словом не обмолвился, папа знал, что в свои двенадцать лет он получил от отца бесценный урок. Он усвоил, что ничто в жизни не дается даром, он овладел благородным ремеслом впаривать людям то, что им не нужно, научился уступать любителям поторговаться, натренировался меньше чем за две секунды отталкивать от себя коробку и защелкивать дипломат и выучил, что правила есть правила, но на некоторые правила можно закрыть глаза, и, не будь у него этого понимания, сын боялся бы мира не меньше, чем папина жена.