Отчий дом - стр. 70
Сашенька стала освобождаться от преследующих ее мыслей о смерти и монастыре, чему так хорошо помогали дети, Петя с Наташей. Незаменимое чудодейственное средство – дети около нас, постигнутых несчастьем, потерей близких и любимых. Давно ли Анна Михайловна пребывала в полном отчаянии и мрачно отсиживалась в запертой комнате, не желая никого видеть и слышать? Внучата вернули ее к жизни. Разве можно не отворить комнаты, когда тоненький чистенький голосок за дверью с обидой, чуть не со слезами, требует:
– Бабуся, пусти же меня!
Разве можно остаться холодным и не вернуться к жизни, когда маленькие теплые руки обовьют шею и лизнут мокрыми губами? А потом очень просительно протянут:
– Бабуся! Давай играть: я буду Красная Шапочка, Петя – бабушка, а ты – волк!
А теперь вместо бабуси – Сашенька. Целый день с маленькими радостными, любопытными людьми. Не дают ни тосковать, ни думать о смерти и монастыре. Поминутно смешные неожиданности, смешные вопросы, открытия. Правда, и дом, и двор, и флигель, теперь пустой и заколоченный, – все напоминает о лете 1886 года, о Саше Ульянове, а в парке все по-прежнему стоит под дубом покривившаяся, врытая в землю скамья, на которой они сидели в лунную ночь и чуть-чуть не объяснились в любви. Но это такое сладкое страдание! Ведь это правда: люди сперва страдают, потом начинают любить свои страдания.
Все довольны, что есть в доме Сашенька. Все ее здесь любят: и дети, и взрослые, и прислуга. Как-то и война из-за воспитания оборвалась. Точно перемирие заключили. Впрочем, Павел Николаевич и так находился в отступлении. Хозяйственные дела заедали. Вот сейчас только ушли мужики, с которыми все еще продолжаются разговоры о постройке мирской бани. Уговорил уже однажды, согласились, а толку никакого нет. Сегодня пришли аренду внести. Один протянул деньги, а на рукаве вошь. Павел Николаевич увидал вошь и вспомнил про баню. И опять целый час разговоры. Как будто бы согласны, а все, дураки, чего-то боятся.
– Баня оно, конешно… без бани несподручно. Вот сход будет, мир свое решение даст.
– Да ведь сход был и согласились?
– Бабы мутят маленько… Малолюдно, дескать, было, не всем миром, значит.
– А мы что же? Мы не препятствуем, строй!
– Стройте сами, я дам лесу и поставлю печь. А труд ваш.
– Почему для вашей милости не потрудиться?
– Не для меня будете трудиться, а для себя. Не я, вы будете мыться!
– Правильно.
Мужики ушли. «Кажется, уговорил-таки», – думал Павел Николаевич.
А мужики после этого такой разговор вели между собою:
– И почему им охота нас в бане мыть? Своего, говорит, лесу не пожалею, печь и котел поставлю, только стройте…