Отчаяние - стр. 43
Мне захотелось сесть на пол, чтобы прийти в себя; но я побоялся, что меня неправильно поймут.
Она произнесла холодно:
– Не загораживай дверь. Мне страшно.
– Что я, по-твоему, сделаю? Посажу тебя под замок?
Она не ответила. Я протиснулся мимо нее в кухню. Она повернулась и стала в дверном проеме, лицом ко мне. Я не знал, что говорить. С чего начать.
– Я люблю тебя.
– Предупреждаю, не заводись.
– Если я наделал глупостей, дай мне возможность исправиться. Я постараюсь…
– Самое ужасное – это когда ты стараешься. У тебя на роже написано, как тебе тяжело.
– Мне всегда казалось, что я…
Ее глаза смотрели на меня: темные, выразительные, немыслимо прекрасные. Даже сейчас они пронзали насквозь, мешали думать, чувствовать, превращали меня в беспомощного, растерянного ребенка. Но ведь я всегда был начеку, всегда обращал внимание. Как это могло случиться? Когда я недосмотрел, где? Мне хотелось спросить место и точное время.
Джина отвела взгляд.
– Теперь поздно что-либо менять. Я познакомилась с другим. Уже три месяца с ним встречаюсь. Если ты и этого не заметил… то как тебе еще намекать? Привести его домой и трахнуться у тебя на глазах?
Я закрыл глаза. Мне не хотелось слышать этого шума, который только все усложняет. Я проговорил медленно:
– Мне все равно, кто у тебя был. Мы можем…
Она сделала шаг ко мне и заорала:
– Мне – не все равно! Эгоист! Придурок! Мне – не все равно!
По лицу ее бежали слезы. Я силился хоть что-то понять, но по-прежнему хотел одного: прижать ее к себе. Я никак не мог поверить, что сделал ей больно.
Она сказала с презрением:
– Погляди на себя! Я, я минуту назад сказала тебе, что трахаюсь с другим! Я ухожу! И все равно мне в тысячу раз больнее, чем тебе…
Наверное, я действовал сознательно, наверное, я все продумал, но не помню, как шагнул к раковине, как схватил нож, не помню, как расстегнул рубашку. Помню только, что стоял в дверях кухни и полосовал ножом живот, приговаривая:
– Ты хотела шрамов. Вот тебе шрамы.
Джина бросилась на меня, повалила. Я отпихнул нож под стол. Раньше, чем я успел подняться, она плюхнулась мне на грудь и принялась лупить по щекам. Она вопила:
– Думаешь, это больно? Думаешь, это одно и то же? Ты не видишь разницы, да? Да?
Я лежал на полу и смотрел в сторону, а она молотила меня по щекам и плечам. Я ничего не чувствовал, просто ждал, когда это кончится, но, едва она встала и, шмыгая носом, направилась к выходу, мне захотелось ударить ее наотмашь.
Я сказал спокойно:
– А чего ты ждала? Я не могу плакать по заказу, как ты. Пролактиновый уровень не тот.
Она тащила чемоданы. Я представил себе, как встаю, иду за ней, предлагаю понести вещи, устраиваю сцену. Однако жажда мести уже угасла. Я люблю ее, хочу, чтобы она вернулась… и, что бы я ни сделал, я только растравлю ее боль.