Отблески солнца на остром клинке - стр. 49
– Я обещала затеять особенное, – прошептала Тшера, томно глядя в его зрачки, – чего ты вовек не забудешь.
Дракон уже и не думал сопротивляться, ожидая обещанных утех.
«Как быстро похоть заглушает беспокойство!»
Тшера выпрямилась, провела рукой по его лицу, очертила губы, потянула большим пальцем за подбородок, заставляя уж хрипящего от вожделения Дракона открыть рот и… грубо втолкала в его пасть скомканную тунику. Тот вытаращил глаза, задёргался, попытался кричать, но не получилось даже замычать: загнанная по самую гортань тряпка глушила голос и перекрывала воздух.
– Дыши носом, дружок, – сказала Тшера совсем иначе – насмешливо и с привычной пыльной хрипотцой.
Ногами, пытаясь высвободиться, он дрыгал недолго. Выдернув из кос две оставшиеся ленты, она привязала Дракона за лодыжки к ножкам его широкой кровати.
– Прежде обещанного кое-что проясню.
Тшера подняла его рубаху, окунула край в кувшин с водой и отёрла с шеи и ключиц скрывающую татуировки мазь. Дракон вновь затрепыхался, глухо застонал в тряпку.
– Догадался? Я арача́р[5], приехала проверить, как соблюдаются ваши с церосом договорённости. Вижу, что скверно.
Она подняла Драконов кинжал; попробовав лезвие пальцем, удовлетворённо кивнула, слизнув выступившую капельку крови.
– Итак, новые правила: вы делаете ровно то, что вам велено церосом, девок пальцем не трогаете, харратов гоняете исправно, а Астервейг продолжает вам платить. – Она села меж ног Дракона и тот изогнулся в своих путах, пытаясь увидеть, что она задумала. – Сейчас будет больно.
Хватило одного точного, резкого движения изумительно острым клинком.
«Не ранее утра заточен, как знал!»
Дракон захрипел, забился, заливаясь горячей кровью, из глаз его брызнули слёзы.
Пока он, привязанный, бесновался от боли, Тшера раскалила кинжал над огнём.
– Ты же не хочешь истечь кровью или схватить гниль? – спросила она и прижала раскалённый металл к ране.
Пережидая новую волну хрипа и задушенных рыданий, оделась в его рубаху.
– А теперь слушай очень внимательно, не заставляй меня выцарапывать это ножом на твоей шкуре – читать ведь всё равно, поди, не умеешь. Яйца твои я здесь оставлю, любуйся. – Она пригвоздила отсечённую плоть к двери. – Если уговор нарушите, Астервейговы Вассалы всех твоих ребят оскопят. А твой конец, чтоб не вихлялся, одинокий, промеж ляжек, я сама отрежу. Деревянным ножом. Оставшуюся жизнь потратишь на выколупывание заноз – по сотне за каждую снасильничанную тобой девку. Передай своим йотарам. И девок, которых забрали, завтра же домой отпустите. Уговорились?