От Зарубежья до Москвы. Народно-Трудовой Союз (НТС) в воспоминаниях и документах. 1924‒2014 - стр. 39

Впрочем, мало кто вообще об этом думал. Западные учёные считали мысли о свержении советской власти наивными, всерьёз о нем заговорил лишь президент США Рейган в 1980-е гг. А в СССР даже многие служители Церкви полагали, что власть коммунистов продлится до конца времён.

После 1956 г. посыпались новые инициативы НТС: тамиздат, Гаагский конгресс за права, поездки курьеров под видом туристов. Освоить этот опыт было поручено комиссии Совета в 1970–1972 гг. Комиссия выпустила брошюру «Стратегические проблемы освободительной борьбы» с описанием разных вариантов конца режима. Когда у автора брошюры, Р. Н. Редлиха, спросили, в чем же её вывод, он ответил: «Вывод прост. Если режим всерьёз пойдет на либерализацию, он рухнет. К этому и надо готовиться».

Эти слова были подобны иголке, воткнутой в воздушный шар. НТС рассматривал себя как инструмент свержения режима, а тут вдруг – режим рухнет сам. Зачем тогда нужны мы? Совет НТС поспешил в том же 1972 г. издать задающую скромный тон резолюцию: «Главная задача НТС – участие в устройстве российского будущего на основах права, свободы и солидарности». Заключительный же вариант революции будет выбран историческими силами, НТС неподвластными. Е. Р. Островский обронил провидческие слова: «Революция из кабинета секретаря обкома». Но каким бы ни оказался этот вариант, НТС должен в революции участвовать, а для этого надо иметь свою организацию в стране.

Термин «Национальная Революция» не прижился в России. Во-первых, в советском языке не было слова «нация». Было слово «национальность», обозначающее часть нации. Целое же называлось «советский народ». НТС стал называть революцию народно-освободительной, что не звучало. Во-вторых, и это главное, в народном сознании слово «революция» ассоциируется с кровопролитием и ужасами всего периода 1917–1922 гг., повторение которых крайне нежелательно. Объяснения НТС, что революция – это не более чем быстрая и коренная перемена, народную память изменить не могли. Так и остались 1917 г. революционным, а 1991 г. – безымянным. Лишь в узких кругах события августа 1991 г. называют Преображенской революцией, так как 19 августа Церковь празднует Преображение Господне.

Возможно, именно народная память о страшном 1917 г. и последующих годах сделала конец самой кровавой диктатуры ХХ в. на редкость бескровным: три жертвы несчастного случая на дороге и три самоубийства в руководстве КПСС. Сам режим как бы покончил самоубийством, организовав ГКЧП, против которого объединились все. И не революционеры, а Верховный Совет СССР прекратил деятельность КПСС. Революция прошла под знаком легитимности. Мягкий исход не был бесплатным, за него пришлось платить тем, что никакой декоммунизации не состоялось, на влиятельных постах остались партийные кадры, в народном сознании – партийные штампы, а у городов и улиц – советские названия. За мягкий исход пришлось платить и мятежом Верховного Совета, к борьбе с которым Ельцина призывал едва ли не один только НТС.