От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - стр. 48

Утром следующего дня мы вышли на задание, связанное с артиллерийским взводом, с полевой артиллерией. Нас восемь парней, и мы направились в Славянск или, точнее, возвращались туда раздобыть лошадей. Шли той же дорогой, но на этот раз ложились в один день – неплохая прогулка! Ночевали в Славянске и, заполучив лошадей, отправились обратно в Браховку. Два моих товарища, бывалые наездники, первые несколько километров ехали верхом. Остальные, включая и меня, вели лошадей в поводу. Нет ни седел, ни уздечек. С уходящими километрами грязная дорога утомляла нас все сильнее, и я решил тоже ехать верхом, но, без стремян и уздечки, для новичка вроде меня, это было совсем не просто. Я старался изо всех сил и, не подумав, как последний дурак попытался использовать землю и грязь в качестве трамплина, но, разумеется, мои ноги сразу же по самые щиколотки тонули. И только после неудачной попытки я догадался, что мне нужно найти дерево.

Через 7–8 километров на горизонте появилось небольшое деревце, и я прибавил шаг. Добравшись до места, первым делом срезал ветку, чтобы сделать мундштук для удил, а затем подвел одну из лошадей к дереву. Вскарабкался на двухметровую высоту и соскользнул на лошадь. Попутно отвязал другую. Вот так было значительно лучше, и мундштук отлично исполнял свою роль. Действительно, так меньше устаешь! Через два с лишним часа дороги я пришел к выводу, что у лошади слишком сильно выпирает хребет, и задался вопросом, почему лошади не появляются на свет прямо под седлом? Нет, природа не все предусмотрела! Я не осмеливался слезть с лошади, поскольку вокруг ни единого деревца, которое помогло бы мне спешиться. Решил дождаться более подходящего случая, чтобы перекусить, но и небольшая разминка пошла бы мне на пользу, особенно моему седалищу.

Немного погодя я передумал и решил, что следует сделать привал и поесть. По правде говоря, это оказалось очень кстати, потому что ноги мои затекли, а зад болел. Мы поели и немного размяли ноги, но засиживаться не стоило. Затем – к черту мою гордость! – я попросил товарищей помочь мне взобраться на лошадь. Чуть было не сказал, сесть в седло! Потом «Но!» – на французском, и «Пошла!». Курсом на Браховку.

Мучения возвратились, и я скоро убедился, что страдает не только моя задница, но и почкам тоже изрядно доставалось. У меня не получалось привыкнуть к такой езде; чем дальше, тем хуже. Создавалось впечатление, будто я сидел на гребне скалы и, до того как мы доберемся до места, лошадиная спина превратится в лезвие ножа, на котором покоится мой зад. Разумеется, я менял положение, смещаясь то влево, то вправо. Километр или два ехал сидя ближе к шее, потом сдвигался назад, к крупу. Однако никакого облегчения. Моя ахиллесова пята находится именно там, где вы думаете! С невероятным облегчением я увидел замаячившую на горизонте Браховку. Сразу по прибытии я готовлюсь слезть со своего эшафота, однако, после четырех или пяти часов верхом на лошади, понимаю, что не тут-то было. В довершение всего появляется капитан Чехов, который подъехал встретить нас, верхом, как и мы, но надо ли говорить, что держится он в тысячу раз непринужденнее? И он… ему это нравится, что совершенно очевидно! Мы выпрямляемся, чтобы отдать честь, по крайней мере я пытаюсь. У меня такое ощущение, будто я сижу на зубьях пилы. Капитан приглашает нас спешиться. Я не в состоянии до конца поднять ногу, и вот уже все мое лицо запылало от стыда. Одеревеневший, я повернулся на лошади вокруг своей оси и грохнулся на землю. Я успел заметить досаду на лице капитана, который отвернулся, потрясенный моей манерой верховой езды, а еще более, моим способом спешиваться. Должно быть, он нашел их отвратительными, что мне очень даже понятно. И я уже знаю наверняка, что никогда мне не служить в кавалерии и никогда не удостоиться звания «ротмистра»!