Размер шрифта
-
+

От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918 - стр. 8

Требования нам предъявлялись большие. Все отделы службы должны были быть усвоены в совершенстве. Рота была великолепно подобрана, рост юнкеров так велик, что я был почти на два вершка ниже левофлангового (правда, я был ниже ростом, чем теперь, но все же около восьми вершков). В строю еще находились люди, призванные под знамена на пятнадцать лет, и именно они лучше всего относились к нам, что особенно ярко сказывалось в дни, когда нам, юнкерам, приходилось весь день проводить в роте в ожидании тревоги. В такие дни мы обедали в роте и подолгу с ними беседовали, иногда читали им вслух взамен занятий грамотой.

Моим дядькой был унтер-офицер Брун, латыш десяти с лишком вершков росту, строгий, молчаливый, прекрасный гимнаст. Учителями были Фогель и Мордвинкин, оба разжалованные за пьянство, но лучшие фронтовики в роте. В то время в царские дни[3] и в дни двунадесятых праздников всем людям, помимо улучшенной пищи, полагалось от казны по чарке водки, и нам, юнкерам было особенно приятно уступать учителям наши чарки. Зная, что наша доля принадлежит им, Фогель и Мордвинкин подходили к ведру, имея в рукаве шинели по большому стакану, черпали им водку и с наслаждением пили ее маленькими глотками.

В строевой выправке, в маршировке, в фехтовании на ружьях трудно было с ними равняться, зато в гимнастике я мог тягаться с любым из них.

В мае 1868 года я сдал успешно офицерский экзамен, прошел съемки и прибыл в лагерь.

В лагере юнкера проходили полный курс строевого обучения, по очереди с прочими унтер-офицерами дежурили по роте, но в караул не заступали. Обедали в офицерской столовой, но после офицеров. Ужинали за отдельным столом, так как время ужина продолжалось от 8 до 10 часов вечера.

Однажды, будучи дежурным по роте, я уже после зори зашел поужинать и сел за наш юнкерский стол. Не успел я поесть, как подошел ко мне унтер-офицер Штамм и передал, что господа офицеры просят меня к своему столу.

Я тотчас же подошел к ним и представился. Все заговорили:

– Пожалуйте, Экк, садитесь, мы давно хотим с вами поближе познакомиться.

Тотчас же появились бутылки «Белой головки», которую пили во всем Красносельском лагере, причем не бокалами, а обыкновенными большими стаканами.

Напрасно я их уверял, что никогда еще не пил вина, они только посмеивались и говорили, что это ничего, у нас привыкнете. Тут же пошли брудершафты. Я выдержал все семь стаканов, но, выпив последний, категорически заявил:

– Теперь я должен уйти, иначе мне будет стыдно перед Ксенофонтом Максимовичем.

Обаяние этого старого фельдфебеля было так велико, что никто не возражал, и я, простившись, вернулся в роту, сел на дерновую скамеечку и сладко задремал. Наутро чувствовал себя совершенно свежим и, как только сменился с дежурства, отправился в столовую поесть. Первый опыт оказался очень удачным и, увы, когда появлялось вино, меня уже не приходилось упрашивать.

Страница 8