От Москвы… - стр. 17

Из подъехавшего микроавтобуса выходит женщина, тащит сумку с огромным куском осетрины. Рыбак-нивх сидит за рулем.

Прошу у него рыбы. Он отмеряет кусок.

– Три кило по 80 рублей, давай 240.

Вернувшись назад, спрашиваю Федора, сколько стоит здесь калуга.

– 50 рублей.

– А водка?

– 120 рублей.

Калуга – осетровая рыба. Отлов строжайше запрещен. За один «хвост» легко угодить в тюрьму.

Сижу в ухоженной квартире в Некрасовке. Хозяйка – нивхинка, женщина с приятным лицом, спокойная, мягкая. Речь правильная, так и льется. Всю жизнь проработала учительницей младших классов. Муж – украинец, попавший служить на Сахалин.

– Почему нельзя ловить рыбу сколько хочется, мои предки же ловили? Еще в 80-х такой проблемы не было, правда, и спроса на икру не существовало. Теперь как с ума посходили. Все под запретом. Разрешают каждому нивху поймать по 9 «хвостов» кеты и 100 кг горбуши на человека.

В 92-м нам выделили места, где наш род искони ловил. Надо было с чего-то начинать. А что у нас было? Дали ссуду, купили «Буран», лодочный мотор, «ГАЗ-66», «ЗИЛ 131», зарегистрировали родовое хозяйство. Поначалу в охинском районе было 48 хозяйств, сегодня осталось 11. Многие до регистрации не дошли, все пропили. Остальных начали душить налогами. В Японии, я узнавала, платишь маленький налог и лови сколько хочешь, сдавай свежую рыбу, тебя только приветствуют.

– Какой доход с хозяйства?

– Не большой, сам суди.

Сижу, записываю тысячи, плюсую в столбик, отнимаю затратную часть, налоги – получается по нулям. В квартире два телевизора, холодильник, советская стенка, на кухне в ведре варится корм для поросенка. Квартира на третьем этаже.

Хозяин после разговора идет меня провожать, ему охота поговорить. Я ночую в «Кых-Кыхе». Выпив пива, он расходится, ругает глупую власть, вспоминает молодость, СССР и наконец, выпаливает: «Мне от них ничего не надо, свои 300–500 тысяч рублей я на икре заработаю».

– Нелегально?

– Кто же ее легально продает? Только ООО и рыбозаводы – те, кто поближе к начальству. Вот пойдет путина, джипы скупщиков у нас дневать и ночевать будут. Тут икра колеса крутит.

Лососевые стремятся на нерест в реки. Стоит только рыбе «хлебнуть» пресной воды, в ней происходят изменения: стремительно начинает развиваться и расти икра, зато мясо становится рыхлым, и в рыбной промышленности ценится очень низко. Промышленный прибрежный лов ведут в море большими ставными неводами. Стена с ловушками уходит от берега на два километра. Такая сложная снасть стоит до 2 миллионов рублей и, конечно, предусматривает наличие официальных квот, которые, понятно, дают не всем хозяйствам. Невод обслуживает бригада в 10 и более рыбаков. Пойманную рыбу отвозят на переработку в консервный цех или в морозильники, что тоже стоит немалых денег. Большинство родовых хозяйств ловит по-старинке – сетями от берега. Но на вопрос «Где ваш невод?» вам чаще всего станут жаловаться на происки конкурентов, на козни властей, мало кто честно признается, что осилить сложное производство просто не в состоянии. Ведь чтобы сдать рыбу, необходимо получить сертификат качества, провести массу анализов, а мелкому частнику это просто не по силам. Другое дело «левак», им кормится большинство из тех, кто ловит сахалинского лосося.