От экватора до полюса. Сборник рассказов - стр. 2
А рядом другой круг. Там свой ритм, своя песня. На головах перья, в руках копья. И танцы всю ночь.
М а л е ш
Очень популярно в арабском мире слово – «малеш». В нём, как в зеркале, отражается одна из характерных черт жизни народа. Всё, что человека не беспокоит, а взволновать африканца трудно, всё – малеш, то есть пустяки.
Столкнулись две машины, помялись бока, остальное обошлось хорошо. Тот, кто больше виновен, высовывается из кабины, говорит «малеш» и первым уезжает.
У вас какая-то неприятность. Вы огорчены. Все сочувственно кивают головами и не забывают сказать:
– Малеш.
Зачем волноваться? Ведь всё когда-то пройдёт.
Мы быстро привыкаем к популярному слову, и сами часто применяем его в своей речи. Иногда это помогает.
Сын сторожа нашей виллы Мухаммед остался вечером дома один. Отец мало зарабатывает и теперь ушёл куда-то на ночную подработку. Восьмилетнему мальчику страшно одному в маленьком тёмном доме без окон и света. Он выходит во двор, бродит вокруг нашего дома, чем-то сначала отвлекается, но потом садится на землю и начинает плакать, тихо всхлипывая. Потом всё громче и громче.
Наши женщины выносят Мухаммеду бананы, манго, включают на веранде свет, кладут на стулья матрац, стелют чистые простыни, уговаривают малыша поесть и лечь спать, но мальчика это только пугает, и он рыдает ещё сильней.
Тогда выхожу я и говорю Мухаммеду:
– Ма-а-леш, – чуть растягивая «а», как это произносит его отец.
Я пытаюсь объяснить, что папа ушёл на работу и принесёт оттуда деньги, купит фасоль и сварит вкусную еду. Папа будет очень рад, если увидит, что его сын спит.
То ли магическое «малеш», то ли мои объяснения подействовали на мальчугана, но он перестаёт плакать.
Мы уходим, чтобы не смущать его.
Мухаммед съедает фрукты и засыпает, свернувшись клубочком на земле. Уже спящего его переложили в постель, где и застал его утром отец.
Когда мы рассказали ему о горьких слезах мальчика, он грустно улыбнулся и сказал просто:
– Ма-а-леш.
Джунгли Африки
Джунгли – это вечная тайна, скрытая, как за семью печатями, огромными листьями древовидных папоротников. Это эмбрион жизни на земле, незримо развивающийся в сумрачных чащах гигантов деревьев и густых сплетений лиан, время от времени питаемых долго не прекращающимися тропическими ливнями. Это лёгкие планеты, хрипло дышащие болью в наш технократный век, натужно, почти безнадёжно борясь с кислотными дождями, ядовитыми газами и надвигающейся пустыней. Это, наконец, колыбель человека – гомо сапиенса, который, возмужав, поумнев, развившись в разумное существо, теперь уверенно губит своим разумом не просто колыбель, но источник своего бытия, до сих пор почему-то не иссякший, таинственный, прекрасный.