От А до Я. Избранные рассказы русских писателей - стр. 25
Голова уже не трещала. Устинья принялась смелее заправлять соус.
В кухню вбежал гимназист. Он только что вернулся из классов в парусинной блузе и даже ранца еще не снял.
– Устюша! – окликнул Петя и сзади дотронулся до ее локтя.
– Чтой-то как напугали!..
Устинья вздрогнула. Это неожиданное появление мальчика в кухне, как раз, когда она обдумывала шведское пирожное, взволновало ее.
– Что вам, милый барин?
Петя был красивенький брюнетик, с глазами немного навыкате, пухленький и очень ловкий в движениях. Устинье он нравился гораздо больше барышень, и она его любила покормить вне часов обеда. Завтраком он, кроме воскресенья и праздников, не пользовался.
– Скоро готово? – спросил Петя звонким детским альтом и ласково вскинул на нее выпуклыми близорукими глазами.
– Минут еще двадцать погодить надо, а то и все полчаса. Да и тетенька раньше не сядут. Опять же накрыть надо.
– Я сам накрою.
– Куда уж вам… Кушать нетто хочется? – с внезапным волнением спросила она его.
– Ужасно хочется!
Петя даже облизнулся.
– Чего же вам?..
– Пирожки нынче есть, – уверенно сказал мальчик.
– Вы как пронюхали? Ловко!
– Пахнет пирожками.
Он подошел к духовому шкафу и хотел уже взяться за ручку.
– Горячо! – крикнула Устинья и бросилась вслед за ним. – Дайте срок… Я сама выну.
Пирожки с фаршем из «левера» подрумянились. Устинья наполовину выдвинула лист и сняла осторожно два пирожка на деревянный кружок.
– Смотрите! Не обожгитесь!..
Но Петя уже запихал полпирожка в рот, стал попрыгивать и подувать на горячий кусок, переваливая его из-за одной щеки в другую.
– Говорила – обожгетесь.
– Ничего!
Он уже проглотил и принялся за вторую половину.
– Ну, теперь не мешайте, барин; а то опоздаю.
Но он еще медлил в кухне.
– Устюша!
– Что угодно?
– Пирожное какое?
– Когда? – невольно вырвалось у нее, и она даже вся захолодела.
– Сегодня.
– Царские кудри для вас, а барышне особенно – рис с яблоком.
– А завтра?
– Завтра… Уж не знаю.
Слово «чернослив» не шло у нее с языка.
– Пожалуйста, послаще… с вареньем бы, или сливок битых давно не давали!
«Господи! Сливок битых!» – повторила она про себя, даже лоб стал чесаться от прилива крови, и она держала низко голову над столом.
Петя ушел и из коридора крикнул:
– Спасибо, Устюша!
Это «спасибо» отдалось у нее внутри, точно под ложечку капнуло холодной водой. Он ее же благодарит!.. Не за битые ли сливки завтрашние и за чернослив?! Нежные, пухленькие щеки Пети, его ласковые выпуклые глаза мелькали перед ней… Этакой птенец!.. Много ли ему надо, чтобы уснуть… и совсем не пробудиться?
X
За полночь. Все спит в квартире. Устинья одна в комнате горничных. Епифана нет. Он в передней, и до нее доходит чуть слышно его храп. Он, видно, может спать ровно малый младенец, когда у него «такое» на душе? Что же он после того за человек? Неужели и впрямь – душегубец или грабитель бесстыжий, закоренелый? И вся-то его кротость и мягкость – только личина одна, вроде как святочная «харя», которой обличье прикрывают?..