Освободительный поход - стр. 9
Своей цели советские войска добились, к утру двадцать восьмого августа остатки финской армии были на грани безоговорочной капитуляции и самодемобилизации. О том, как это бывает, маршал Маннергейм прекрасно знал по 1917 году. Еще несколько дней – и он сможет начать переговоры как частное лицо. А может, и вообще с ним никто не захочет разговаривать, потому что русские продолжают наступать, а помощи финнам ждать неоткуда. Немцы помочь не в состоянии, Британия и Франция уже не игроки на политическом поле, а США не будут заступаться за Финляндию, находящуюся в составе враждебного им блока. Да к тому же у янки и своих проблем пруд пруди.
Переговоры о перемирии, или хотя бы о почетной капитуляции, вести все равно надо, хотя, честно сказать, вести их просто некому. Нет такого человека в распоряжении Маннергейма, и не предвидится. Похоже, ему придется вспомнить, что и он когда-то служил в русской армии и общался с сослуживцами на великом и могучем русском языке.
Но к кому идти? К генерал-лейтенанту Говорову на Карельском перешейке добираться далеко и неудобно. С учетом бомбовых ударов по коммуникациям прибыть в штаб Карельского фронта удастся лишь тогда, когда останется только сдать оружие и под конвоем отправиться в Москву. Да и невместно сие было, ведь Говоров по старой службе – прапорщик военного времени, а он, Маннергейм, целый генерал-лейтенант. Правда, те русские, что сейчас находятся в Хельсинки, ничуть не лучше – по старой службе командующий 44-й армией генерал-лейтенант Петров тоже пребывал в чине прапорщика, как и Говоров, а командир Корпуса морской пехоты Особого назначения генерал-лейтенант Чуйков в семнадцатом и вовсе был флотским юнгой, то есть имел статус даже ниже нижнего чина[2].
Но у генералов Чуйкова и Петрова перед генералом Говоровым было одно – нет, два – неоспоримых преимущества. Во-первых, они находились значительно ближе, чем Говоров, чей штаб совсем недавно перебрался в поселок Кивеннапа (современное Первомайское), до которого маршалу пришлось бы добираться двести шестьдесят километров по разбитым проселочным дорогам, в то время как до центра Хельсинки ехать не более сорока километров. Во-вторых, генерал-лейтенант Чуйков командовал Корпусом Особого назначения, и род войск тут был не важен, поскольку Маннергейм знал, что все корпуса Особого назначения находятся в непосредственном подчинении Ставки Верховного Главнокомандования, а следовательно, лично у Сталина. И докладывать обо всем Чуйков тоже должен на самый верх, советскому вождю.
Решено – он едет в Хельсинки. Трусом Маннергейм никогда не был, тем более что глупо бояться смерти в семьдесят пять лет, когда каждый день может оказаться последним, так сказать, по естественным причинам. Оторвется тромб и все – передавай привет Святому Петру.