Остров Свободы - стр. 62
– Что, только у него есть? Я в другом месте попытаю.
Подрушняк изобразил на своём лице деланное удивление, а Захаров сразу же сказал: – Ты только договорись и мы тебя ещё сами подсадим в кабину. – Хотя он сам тоже был удивлён такому самоуверенному заявлению старлея, который тут пробыл чуть больше двадцати дней.
Тем не менее уверенность была. Ещё когда жил в касе у Беспалько, увидел, что на нашей улице проживала семья кубинского майора. Ну…, жил, да жил. И к нему никто не лез с дружбой, и он особо в этом плане не суетился. Хотя у них очень приветствовалась дружба с советскими военными. И даже для меня самого неожиданно получилось, что чуть ли не на второй день, как уехал Цикрович, я с ним познакомился. Звали его Антонио. Чистый мулат. Невысокого росточка, неплохо говорил по-русски. Служил начальником отдела снабжения Гаванского корпуса и чтобы добираться до службы в Гавану, а это около сорока километров, у него был служебный мотоцикл «Урал».
Как только я переехал уже в свою касу, так возобновил утренние пробежки на длинные дистанции. Как ни как у меня был первый разряд по бегу. Вставал без пятнадцати шесть и вокруг деревни кружка три в своём темпе, а потом разминочка и минут десять – карате. За полгода до Кубы попал в одну секцию карате и уже что-то умел и мог. Как правило, без пяти семь заканчивал зарядку и садился весь мокрый от пота в кресло-качалку ждать, когда включат «систему», чтобы принять душ и побриться. Вода была большой проблемой на острове и её где-то централизованно накапливали и подавали в дома всего лишь три раза в сутки: утром на два часа, в обед на час и вечером тоже на два часа. За это время надо было ещё успеть набрать воды в большие баки, которые стояли на крыше каждой касы, чтобы в промежутках между подачей была дома вода. Ну, ещё и у каждого были как минимум по две двухсотлитровых бочек, куда тоже нужно было залить воду.
И когда я сидел в ожидание воды в качалке, каждое утро, с интересом наблюдал, как Антонио готовится к отъезду на службу. По словам старожилов, эта зима была самая холодная. В самую холодную ночь температура опускалась до +24 градусов, а днём она подымалась до +37 – +40 градусов. А однажды, на каком-то их полуострове температура опустилась до рекордных аж +16 градусов и они об этом тарахтели по телевизору целую неделю. Конечно, для меня прибывшего только что с Союза, это было смешно. Но для коренных кубинцев – это была жуткая зима.
Антонио выходил из касы и заводил мотоцикл, чтобы тот прогрелся. После чего становился в растопырку – руки протягивал вперёд – и его жена, классическая негритянка (иссине-чёрная, коренастая, с толстой жопой, которая была облачена в обтяжку неизменными фиолетовыми брюками), выходила с форменной зимней курткой и через руки одевала её наподобие хирургического халата. Спина впереди, стоячий высокий воротник закрывал пол лица и куртка застёгивалась на спине мужа. После этого голову он обматывал каким-то драным куском плотной материи, садился и уезжал. Не знаю, какой или в каком виде он приезжал в свой штаб, но наверно такой же, когда возвращался обратно домой и я в это время опять сидел на террасе в шортах и майке и пил чай. Ещё издалека проявлялся звук двигателя мотоцикла, его ещё не видно из-за поворота, но за сто метров до дома он начинал отчаянно сигналить. Выруливал и подъезжал к дому, откуда в это время выскакивала его сильная негритоская жена, обмотанная для тепла какой то древней тряпкой и целый выводок, замотанных в такое же тряпьё детей. Мотоцикл останавливался, но Антонио до того промерзал во время езды, что самостоятельно слезть с него не мог. Тогда его сильная жена, рывком подымала мужа над сиденьем мотоцикла и ставила на землю. Вот как он ехал, полусогнутый, руки вперёд – в этой позе мотоциклиста он и стоял, после чего неуклюже поворачивался и в развалку, на негнущихся ногах шёл в дом. Как я потом узнал, он заходил в дом и, не раздеваясь, падал в кресло качалку и дети укрывали его тёплым пледом, жена сначала подавала бокал кубинского рома, а затем чашечку крепкого кофе.