Остров сирен - стр. 29

– Вы Княжин? Александр Петрович? Пройдемте с нами.

Руководитель студии еще огрызнулся:

– В чем дело? Вы что, не могли подождать до конца занятий?!

Но вышел.

Больше в студии его не видели.

А в коридорах закружились разговоры: оказывается, заботливый Александр Петрович, который заменил Игорю отца, пылко любит не только искусство балета. Но и балетных мальчишек.

Кто-то пожаловался дома, возмущенные родители побежали в милицию.

Премьеру, конечно, отменили. И начался кошмар. Мальчишек таскали на допросы. Толстый следователь с сальными глазками выспрашивал: он тебя поглаживал? За попу хватал? А вот вы вдвоем на занятия оставались. Что он делал? Ничего нехорошего не предлагал?

Это было отвратительно, унизительно и дико. Ни разу за все время Княжин не позволил себе с Игорем ничего, что могло бы его насторожить или оттолкнуть. Ничего из того, что сладенько перечислял следователь.

Но ощущение глобального вселенского предательства обрушилось на плечи и придавило к земле, над которой еще недавно он летал в своих воздушных больших жете.

В газетах тогда про такие скандалы не писали. Но слухи расходились грязными кругами. И вскоре у Игоря в классе тоже зашептались.

Мальчишки стали дразнить его педиком. Девчонки прыскали от смеха и насмешливо сторонились.

Игорь сначала рыдал дома по ночам. А однажды утром твердо сказал убегающей на работу матери: «Я больше в эту школу не пойду.»

Его перевели в другую. Математическую. У Игоря оказалось много талантов. А про балет мать велела забыть.

– Все, хватит мне позора! Зря я тебя в балет отдала. При таких генах. – все так же загадочно сказала она. И кивнула на старую фотографию в серебряной рамке, которую перевезла от бабушки. Там двое – балерина в пачке и невысокий танцор в обтягивающем трико – обнимались на вершине скалы над серым, стершимся от времени морем. Тогда он еще не знал, что именно эта фотография завертит, закружит его судьбу.

Игорь забыл про балет на тридцать лет. А потом, перед сорокапятилетием, вспомнил.

У него только что появились большие деньги и большие возможности. Дома за границей. Женщины – любые.

Он размышлял, чем бы порадовать себя в такую приятную дату: еще все хочешь, уже все можешь. Зашел навестить мать – она в свои 76 жаловалась на боли в спине, и на его деньги бодро бегала теперь по элитным докторам и чудо-массажистам.

Зацепился взглядом за старую фотку.

В их семье, как и во многих в СССР, почти не говорили о предках. Так, туманные фразы: погиб, умер, пропал без вести. У матери вообще при любых расспросах о прошлом начиналась страшная мигрень. Как Игорь теперь понял – дипломатическая. Он знал только, что женщины в их роду всегда воспитывали детей в одиночку. Мужики не приживались.