Остров - стр. 4
Моя беда – видеть только последствия, прохлопав причину, так было, так есть и так будет. В этот раз все шло по накатанной – я видел все, что угодно, кроме того, что следовало бы заметить в первую очередь. Двое мужиков, моментально оказавшихся под столом, привалившийся спиной к стене Пастор, перекошенный так, что любой Джокер бы обзавидовался, короткий сухой щелчок и выстрел, потом еще один, потом еще, потом звон, запах пороха – только сейчас до меня дошло, что неплохо бы обернуться.
Человек у двери щелкнул предохранителем и положил на стол перед собой пистолет, глянул на туристов, на меня с таким видом, что в его взгляде я без труда прочел «ты – придурок», и отчасти был с диагнозом согласен. После чего «новичок» вернулся к еде.
Пустые стаканы на столе Пастора и тот, что я только что поставил перед ним, куда-то подевались, от них осталось лишь стеклянное крошево и коричневая, пахнущая солодом лужа. Пастор зажимал глубокую рану на ладони левой руки, кровь смешивалась с виски, капала на пол, а в стене, над столом с картой, образовались еще две свежие дырки.
– Истребилось всякое существо, которое было на поверхности земли; от человека до скота, и гадов, и птиц небесных, все истребилось с земли, и никто не обрел благодати пред очами Господа…
Человек у двери потянулся за пистолетом, но тут в комнату вбежала моя мать. Невысокая, худая, с собранными в хвост светлыми длинными волосами, она была старше меня всего на полтора десятка лет. Ее звали Тереза, а выглядела она как девчонка, за которую постояльцы ее частенько и принимали, делали ей заманчивые предложения, предлагали неплохие деньги за вечерок наедине и очень удивлялись потом, узнав, что эта «девчонка» и есть хозяйка заведения и что они могу пойти к черту со своими предложениями или обратиться к девкам из борделя в поселке неподалеку.
Она осмотрелась, вмиг оценила обстановку, повернулась к двери, к Пастору, Новичок» заговорил:
– Не волнуйся, хозяйка. Я заплачу за разбитую посуду и за беспокойство. Держи.
На стол рядом с оружием легли купюры, мать подхватила их, спрятала в задний карман джинсов и сказала, глядя на бородатого:
– В нашем заведении запрещается применять оружие. Любое. Если угодно поговорить – милости прошу, – она ткнула пальцем в сторону двери, – к морю или на пустошь.
Бородатый взял пистолет, мельком глянул на меня, откровенно оценивающе – на мать, но та так и стояла, вытянув руку к двери. Та открылась, через порог плеснуло дождем, запахло водорослями и солью, створка распахнулась шире, и в трактир вошел человек. Первым делом он грохнул дверью так, что моргнули висевшие под потолком на белых проводах лампочки, помотал головой, точно лошадь, и принялся расстегивать куртку, одновременно осматриваясь. Первый взгляд на мою оторопевшую мать, на бородача с пистолетом, на Пастора, что заматывал разрезанную стеклом ладонь какой-то тряпкой, на кровь на полу, на битые стаканы, на самоубийц, что поднимались с пола. Втянул в себя запах разлитого виски и пороховой гари, сказал, ни к кому конкретно не обращаясь: