Размер шрифта
-
+

Остров накануне - стр. 3

Елена Костюкович

Остров накануне

Is the Pacifique Sea my Home?

John Donne,
Hymne to God my God
Stolto! a cui parlo? Misero! Che tento?
Racconto il dolor mio
A l’insensata riva
A la mutola selce, al sordo vento…
Ahi, ch’altro non risponde
che il mormorar de l’onde!
Giovan Battista Marino,
Eco, La Lira, xix

Что, Тихий Океан – мой дом?

Джон Донн,
«Гимн Господу моему Богу»
Глупец! К кому реку? Бедняк!
Что порываюсь?
С печалью обращаюсь
К бесчувственному брегу,
Немому камню и глухому ветру.
Увы! иного мне ответа,
Чем говор волн, и нету!
Джован Баттиста Марино,
«Эхо», сборник «Лира», xix

1. Дафна

[1]

«Тщеславлюсь униженностью и, будучи к подобному прославлению предназначен, почти что обожаю свое ужасное избавление; думаю, из человеческого рода я единственный выброшен кораблекрушением на необитаемый корабль».


Роберт де ла Грив пишет эти неисправимо витиеватые строки предположительно в июле – августе 1643 года.

Сколько дней его мотало на доске по хлябям, в дневные часы ничком, чтоб не выслепило солнце, с противоестественно вытянутой шеей, чтоб не попадала в рот вода, с ожогами соли на теле, в лихорадке? Письма не сообщают сколько и подводят к представлению о вечности. Однако дней не могло быть более двух, иначе бы он не уберегся под стрелами Феба (как пышно выражается сам), он, такой некрепкий, он, ночное животное из-за природного порока.

Он не следил за временем, но полагаю, что море утихомирилось сразу после шквала, скинувшего его с палубы «Амариллиды», и плотик, полученный от матроса, ведомый ализеями, пригнался в тихую заводь в ту пору года, когда южнее экватора стоит мягчайшая зима, и отплыл не на очень много морских миль по воле течения, тянувшего в воды залива.

Была ночь, он дремал и не сразу почувствовал, что доска прибилась к судну и стукнула о водорез «Дафны».

И вдруг при полной луне он заметил, что дрейфует под бушпритом на уровне бака, а с полубака, рядом с якорной цепью, свисает шторм-трап (Лествицей Иакова назвал бы его фатер Каспар!), и сразу обрел присутствие духа. Видимо, сила отчаяния: он сопоставил, больше ли истратит силы на крик (но глотка была вся сухой пламень) или на то, чтобы выпутаться из веревок, исполосовавших его синяками, и попытаться взойти. Думаю, что в подобные минуты умирающий становится Гераклом, душителем змей в колыбели. Роберт не четок в описании, но логика требует заключить, что если в конце концов он оказался на полубаке, значит, по тому трапу худо-бедно взлез. Пусть по ступенечке за час, изнеможенный, но перекинулся через планширь, ополз по сваленному такелажу, отыскал дверь полубака… Бессознательной побудкой нашарил в полумраке бочку, подтянулся за край, выудил кружку на цепи. Пил сколько мог вместить и рухнул насытившийся, во всех значениях слова, поскольку в воду, вероятно, нападало столько мошек, что она давала и попить и поесть. Проспал он не менее суток, следует думать. Ибо когда он открыл глаза, была ночь. Но он как будто заново родился. Значит, это была опять ночь, а не еще ночь.

Страница 3