Остров Чаек - стр. 25
Ну, хотя бы мертвые кругом – не из хитроплетов. Прокса ужасал обычай развеивать по ветру прах почивших.
«Вот почему хитроплеты страдают и голодают, – шептались между собой островитяне. – Вот почему они пропадают, становятся добычей орлов, вулканов и сильных морских течений. Они позволяют ветрам разрывать души предков, и некому больше оберегать их и приносить удачу. Они становятся уязвимы».
Поговаривали, будто хитроплеты, когда не остается никого, кто помнил бы умершего, уже не называют его по имени. О героях в роду больше не рассказывают легенд, только бесчисленные мифы о своем странном боге – Когтистой Птице.
Прокс попытался вообразить, как вокруг него незримо собираются предки, чтобы защитить его, однако в голове по-прежнему звучали слова старухи. От портретов усопших остались одни рамы, а их обитатели разбежались по пустоши и затаились средь черных камней и золотистой травы с полными карманами щебня.
Наконец он отыскал птицу – та клевала траву в поисках мелкой живности. Прокс уже нагнулся подобрать поводья, когда заметил вокруг листья белой орхидеи-понуриглавки, все до единого отмеченные кругленькими дырочками. В следующий миг он уже сломя голову мчался вниз по склону и крепко затыкал уши, потому что, хотя и был горожанином, знал, что эти дырочки означают: здесь прошлись жуки-забвенчики.
Забвенчики обитали только у западных гор, но слухи об их коварстве разлетелись повсюду. Когда молодые жучки покидали кокон, они принимались по спирали выедать в листьях вот такие круглые отверстия. Полный кружок в лепестке без самого жучка в нем означал, что насекомое закончило наедаться и набирать вес и что его крылышки достаточно затвердели. Они имели лишь одно средство защиты против острых, как кинжал, клювов голодных птиц, и оно было смертельно опасным.
Вокруг бушевал и переливался залитый солнцем мир. Камни и невидимый глазу вереск царапали лодыжки, но Прокс не останавливался, потому что знал: воздух кругом уже гудит от крохотных агатовых крылышек. Он догадывался, что позади него с неба уже обрушиваются птицы, завороженные этим жужжанием и утратившие способность летать, думать или дышать. Поговаривали, будто жужжание сперва чувствуют и лишь потом начинают слышать, когда за грудиной пробивается дрожь. А к тому времени, как ухо начинало различать этот звук, становилось уже слишком поздно. Никто не знал, на что похожа песня забвенчика; знали только, что она прекрасна – все, кто услышал ее, умирал с улыбкой на губах. Прокс уносил ноги, спасаясь.
Лишь вернувшись на тропу, он остановился отдышаться. Согнулся пополам и уперся руками в колени. За пряжки ботинок набилась трава. Расстроившись, он пнул камень.