Остроумный Основьяненко - стр. 34
Поскольку эта публикация неполно и неточно передает текст письма, приводим его фрагмент, посвященный Квитке, по автографу, находящемуся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге: «С Квиткой я переписывался около 1836 года; он посвятил или надписал мне одну из сказок своих, как Вам известно из печатных его сочинений, – это было первым поводом; за тем, он же прислал мне тетрадку, с тремя сказочками, о коих Вы упоминаете. Они были записаны им наскоро, не отделаны и не для печати.
Я думаю, что Квитка один из первых и лучших рассказчиков – на родном наречии своем; а с тех пор, как Петербургские Западники успели сбить его с толку и уверить что он обязан писать по-русски – с той поры он ослаб и упал. Писатель, как Квитка, мог бы ожидать, что великорус выучится понимать его, если оценит и захочет читать; но, конечно, уже ни один читатель не вправе требовать, чтобы писали исключительно на том языке, который ему понятнее. Это нелепое требование, высказанное повелительно в тогдашних журналах и в частных сношениях с сочинителем, заставили его однако же уступить, к прискорбию всех беспристрастных ценителей. Многословная болтовня его, на природном языке, всегда простодушна и умна; на русском же нередко пошловата. Как быть; доколе писатели во французских крысьих перчатках, в раздушенных завитках, чопорно охорашиваясь, будут старательно изъясняться подбором французских слов и оборотов, придавая им только по наружности русский вид, дотоле русское слово не будет облагорожено. По мне, уж пусть бы лучше припахивало сырьем да квасом, лишь бы в нос не шибало»[83].
Об утратах, возникающих при переводах произведений Квитки на русский язык, горевали и другие его современники. Так Л. Л. <В. Межевич> в рецензии на постановку «Шельменко-денщика» писал: «Жалею вас: вы не знаете Грицька Основьяненка! Если вы читали его в переводах на чистый русский язык, для вас потеряна половина той прелести, какой исполнены его малороссийские рассказы»[84].
Если бы упомянутые эмоциональные всплески исчерпывали собой творческую позицию Квитки по данному вопросу, то он не влезал бы на ходули и не переводил бы свои повести на русский язык. Между тем его автопереводы – это не некий эпизод, а в высшей степени значимая полоса его творческой биографии. Он перевел на русский язык большее количество своих произведений, чем все другие переводчики вместе взятые. И хотя неоспоримо, что даже совершенные переводы, как правило, уступают оригиналам и известные утраты при переводах неизбежны; отдавая им вдохновение и творческие силы, он, видимо, был убежден, что нечто самое сокровенное они доносят до русского читателя. Он считал – и был в этом совершенно прав, – что его глубокое знание малороссийских характеров и обычаев, способность ощутить и сберечь красоту малороссийских оборотов дают ему заметное преимущество перед другими переводчиками, даже такими выдающимися, как Даль.