Размер шрифта
-
+
Осточерчение - стр. 7
у красивых детей, что ты знала, мама, —
новые красивые дети.
мы их любим фотографировать в нужном свете.
жизнь умнее живущего, вот что ясно
по истечении первой трети.
всё, чего я боялся в детстве,
теперь нелепее толстяков с укулеле.
даже признаки будущего распада закономерны,
на самом деле.
очень страшно не умереть молодым, мама,
но как видишь, мы это преодолели.
я один себе джеки чан теперь и один себе санта-клаус.
всё моё занятие – структурировать мрак и хаос.
всё, чему я учусь, мама —
мастерство поддержанья пауз.
я не нулевая отметка больше, не дерзкий птенчик,
не молодая завязь.
молодая завязь глядит на меня, раззявясь.
у простых, как положено, я вызываю ненависть,
сложных – зависть.
что касается женщин, мама, здесь всё
от триера до кар-вая:
всякий раз, когда в дом ко мне заявляется броская,
деловая, передовая,
мы рыдаем в обнимку голыми, содрогаясь и подвывая.
что до счастья, мама, – оно результат воздействия
седатива или токсина.
для меня это чувство, с которым едешь в ночном такси на
пересечение сорок второй с десятой,
от кабаташа и до таксима.
редко где ещё твоя смертность и заменяемость
обнажают себя так сильно.
иногда я кажусь себе полководцем в ссылке,
иногда сорным семенем среди злака.
в мире правящей лицевой всё, что
занимает меня – изнанка.
барабанщики бытия крутят палочки в воздухе надо мной,
ожидая чьего-то знака.
нет, любовь твоя не могла бы спасти меня
от чего-либо – не спасла ведь.
на мою долю выпало столько тонн красоты,
что должно было так расплавить.
но теперь я сяду к тебе пустой
и весь век её стану славить.
8 июля 2012 года
Aeroport Brotherhood
Косте Инину, его кухне
так они росли, зажимали баре мизинцем,
выпускали ноздрями дым
полночь заходила к ним в кухню растерянным понятым
так они посмеивались над всем, что вменяют им
так переставали казаться самим себе
чем-то сверхъестественным и святым
так они меняли клёпаную кожу на шерсть и твид
обретали платёжеспособный вид
начинали писать то, о чём неуютно думать,
а не то, что всех удивит
так они росли, делались ни плохи, ни хороши
часто предпочитали бессонным нью-йоркским сквотам
хижины в ланкийской глуши,
чтобы море и ни души
спорам тишину
ноутбукам простые карандаши
так они росли, и на общих снимках вместо умершего
образовывался провал
чей-то голос теплел, чей-то юмор устаревал
но уж если они смеялись, то в терцию или квинту —
в какой-то правильный интервал
так из панковатых зверят – в большой настоящий ад
пили всё подряд, работали всем подряд
понимали, что правда всегда лишь в том,
чего люди не говорят
так они росли, упорядочивали хаос, и мир пустел
так они достигали собственных тел,
Страница 7