Останемся врагами - стр. 66

– Я просила? – округляю глаза. – Когда это?

– "Как же хочется познакомиться с парнем. Просто парнем, нормальным, без понтов...", – цитирует он строки из моего же поста, и из его уст они кажутся тупым высером прыщавой малолетки. Никогда еще желание удалить страницу не было настолько острым. – Ну хотела "просто парня" – получи, – ставит передо мной стакан, но я к нему даже не притрагиваюсь.

Матвей садится на кресло напротив и, позвякивая льдинками, делает большой глоток.

Он выглядит спокойным и расслабленным, Хозяином положения. Чего не скажешь обо мне.

– Зачем? – голос предательски срывается, а ногти впиваются в кожу дивана.

– Что – зачем?

– Зачем это все вообще было нужно делать? Для чего?

– А ты не догадываешься?

– Я предполагаю – дело в моем брате и твоей сестре. Но я – не мой брат! Почему ты решил отыграться на мне? И почему именно теперь? Я так понимаю, ты давно за мной следил.

– Да нахер ты мне нужна, давно за тобой следить, – грубо отрезает он. – Я заинтересовался тобой только после смерти сестры. Тогда. Кстати, знаешь, как именно она умерла?

– Нет…

– Наглоталась таблеток, – просто бросает он, но как же тяжело дается ему эта показная простота. – И вроде бы – откуда взяться препарату в таком количестве в лечебном заведении подобного уровня, да? А она нашла выход, даже будучи прикованной к постели, – и вдруг меняет тему: – Ты же знаешь, что она стала инвалидом после той аварии?

– Знаю… – почти шепотом.

– А то, что она была беременна тогда, в курсе?

Вскидываю на него полный удивления взгляд. Нет, я не знала. В моем доме никогда это не обсуждали.

Не знали или не хотели знать?

– Выходит, у меня есть племянник или племянница? – и только обличив данную мысль в слова, понимаю, какую же сморозила чушь.

– Пропущу данный сарказм мимо ушей, – на высеченным из камня лице напряженно играют желваки.

– Прости, я сказала не подумав. Это не было сарказмом. Прости.

– После аварии ей вырезали там все к херам собачьим. Даже если бы она восстановилась, то детей больше никогда не смогла бы иметь, – залпом допивает виски и через великую силу – это видно, снова берет себя в руки. – Так вот, она пять лет лежала там, в четырех стенах израильской клиники. Сломленная, бездетная, недвижимая. Роскошная палата стала для нее тюрьмой. Каждый гребаный день был для нее мучением. Каждый! И знаешь, что самое во всем этом дикое? Она оплакивала его, день за днем. Твоего брата. Даже больше, чем свое похеренное будущее и неродившегося ребенка.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – в глазах стоят слезы.

Но он меня словно не слышит.