Размер шрифта
-
+
Осколки зеркала моей взрослой жизни - стр. 13
В семействе было Любовей две:
Мы «маленькой» ее любовно звали.
Храню я память о божестве,
На ее фото я порою пялюсь.
Теперь племянницы семейство
Там по соседству где-то обитает,
Поддерживая дух еврейства,
Мою былую память воскрешая.
Мариночка
Известьем, что мертва, – убит.
Переживу ли я ее потерю?
Я на погосте среди ракит
Стою и плачу, и глазам не верю.
Приехал я издалека,
В надежде долгой тут ее увидеть.
Теперь в душе лежит тоска.
Не мог я этого никак предвидеть.
Я повторяю вслух сто раз: Марина…
И вспоминаю образ твой.
Наш абажур на Бронной – тот, старинный…
Ты шутишь за столом со мной.
Г лаза свои большие опуская,
Вдруг выдашь сразу несколько идей,
Открыв их, продолжаешь, не мигая…
Чаруешь видом ты своих кудрей.
О, эта незабвенная улыбка!
И блеск зубов, как белый мрамор.
И стан твой рюмкой: такой тонкий, гибкий…
Мне не хватает тут метафор.
И я сижу, и слушаю блаженный –
Какой была ты эрудит.
А стол наш с яствами вдоль широченный,
И продолжаешь ты шутить.
Гулять ходили вместе мы не часто.
Зато как смело строила свои ты планы.
Как я желал побыть с тобой напрасно:
Имела встречи ты, наверное… романы.
И, наконец, я потерял тебя из виду.
Ты жизнь устроила свою.
В тебе я видел удивительную диву!
Хоть ты родня мне, не таю.
И я жену искал тебе подобной,
Всегда я видел в ней одну тебя.
Была ты мне звездою путеводной…
Как не хватает твоего огня.
Марина! Солнышко мое, родная!
Как я хочу тебе одной сейчас поведать,
Как вся моя душа скорбит, страдает…
Как безразличны мне все радости и беды.
Лед на пруду растаял 1910 г. (М.Ц. посвящаю)
Каток растаял – видно время.
И незаметно потеплело.
Как солнце припекает темя, –
Свободу от одежд ждет тело.
И плавают в пруду лишь льдинки.
На глади вод играют блики.
Как хороши весной блондинки!
Весной любви бывают пики.
Она являлась, как снежинка,
На белой глади катка пруда,
Как будто легкая пушинка
Скользила плавно по толще льда.
Ловили каждое движенье,
В ней было что-то от царицы…
Смотрели мы ее свершенья
На льду кружащей баловницы.
Душа не льдина – тепла хочет:
Она ж растаяла как дымка…
Где этот белый ангелочек?
Где эта белая снежинка?
Любимый Чехов
Как быт России им был изучен
И философия его народа.
Жизнь эту тонко он всю озвучил
В деталях: от восхода до захода…
Какой был мир его в то время мрачен…
Читать его всегда сажусь к столу.
«Как много для простых людей он значил», –
Себя на этой мысли я ловлю.
Умел он двумя-тремя мазками
Картину жизни описать блестяще,
Со всеми гнусными замашками –
И это было правдой настоящей.
Как тонко плел он нить своих рассказов,
Как кружевница пряла кружева.
Показывая все без выкрутасов,
Страница 13