Осколки недоброго века - стр. 42
– Помазанника, – не сдержавшись, чуть слышно пробурчал Алфеич и тут задавил вопросом: – Так, простите, перехода к конституционному строю не будет?
Император восседал в кресле с виду непринуждённо, но папироса в его руке нервно загуляла, выписывая тонкой прядью замысловатые круги. Сжав кулак, он и вовсе её сломал, рассыпав пепел и табак на стол:
– Будет! Вот где они у меня будут! Ничего менять не стану. И люди останутся те же – известное зло лучше неведомого. Все злокозненные фамилии помню.
«Это он Гучкова, что ль, имеет в виду?! – догадался Гладков. – Хм, все, да не все[23]. Фамилию Брусилова, например, ребята на ”Ямале” вымарали из всех документов, хотя он тоже списал самодержавие с потрохами. Но тогда такой был политический момент. Царь слаб – долой царя.
Но что характерно и про церковь умолчали, что по факту чуть ли не первая отвернулась от монархии, начав восхвалять республику. Но да ладно. Может, и тут правы – не время рушить устои. Может быть, правы, что в дополнение ко всем кошмарам, о которых поведали несчастному, не стали ещё и насиловать его веру».
– Новые времена всё равно грядут, ваше величество. Этого не остановить. Это мировая, европейская тенденция. Мы же не останемся в азиатщине?
До контрольно-пропускного пункта на территорию императорской резиденции остановили, кстати, всего раз, далее ведя узнаваемый экипаж визуально, передавая от точки к точке. Уже у ворот – подтянутые часовые в лучших традициях ружистики, неулыбчивый офицер, штатная, но строгая проверка. Включая осмотр кареты на предмет закладки бомб, с зеркалом на палочке – осмотр днища.
Час был к полудню, но будто раннее утро – весь дворцово-парковый ансамбль оплыл в серой мороси, сонно бродит ветер в ветках деревьев, слышны отрывисто-приглушённые переговоры личного состава и чем-то похожие сдержанные выдрессированные «гав-гав» доберманов… Лишь колокол дворцовой церкви звонко разбивает эту монотонность.
Эскорт остался у проходной, а Гладкова подкатили прямо к парадному входу – по пологому пандусу под свод крыльца, так как накрапывающий дождик усилился.
Уже выйдя из кареты, Александр Алфеевич, вдохнув вкусный запах павшей листвы увядающего парка, увидел на боковой аллейке фигуру императора, возвращающегося с прогулки.
Стоял, вежливо ожидая. Дескать, «Звали? Я тут, вашество!» Смотрел, по мере приближения, исподволь изучая, подмечая.
На властителе одной шестой части суши простой, залубенелый под дождём парусиновый плащ. Непроницаемое лицо со слегка печальными вислыми от дождя усами, в повзрослевших глазах – ясность мысли.