Осколки неба - стр. 1
1. Глава 1
Перед рассветом город почти мёртв: дороги пусты, окна темны, и кажется порой, что единственный звук — это твоё дыхание. А потом тишину вдруг разрезает какой-то неожиданный шум — ранний (или поздний? как считать?) мотоциклист решает проехаться по пустой улице, или где-то вдалеке залают бродячие собаки, или послышится чей-то плач. Совсем тихий, неясный, почти неразличимый, но от этого не менее горький. А кто сказал, что настоящее горе должно быть громким?
Лиза подняла голову и посмотрела на небо, вытирая слёзы холодной ладонью.
Серо-синее, оно уже начинало светлеть рядом с горизонтом, вот только тут, в городе, этого почти не было видно. Возле крыш домов появлялся белёсый оттенок, и он медленно, по чуть-чуть, поднимался всё выше и выше — словно акварельная краска, захватывающая больше и больше бумаги.
Бумаги…
Да, наверное, небо — это чистый лист, по которому каждый день неведомый нам художник рисует свои волшебные картины, никогда не повторяясь. А все человеческие жизни — они словно уже были прожиты когда-то кем-то другим. Когда читаешь книги, смотришь фильмы — повсюду узнаёшь себя. Как будто ты был там, переживал эти события, ощущал эти чувства, слышал эти слова. И вот вроде бы, когда об этом думаешь, должно становиться легче. Но почему-то не становится. Даже если это всё когда-то уже было, каждая новая боль ложится на новый, чистый лист бумаги. Словно и не было ничего.
Как краски неба — каждый день новые.
А ещё — равнодушные ко всему, что происходит здесь, на земле. Можно кричать, звать кого-то, плакать — а небо всегда будет просто смотреть. Ему всё равно, что ты разбилась на тысячи крошечных осколков.
Всё равно. Оно-то не умеет разбиваться…
*
Тени уходили, а с ними прояснялись и мысли. От сдерживаемых слёз болели глаза, хотелось хорошенько разрыдаться и закричать, срывая горло, но Лиза молчала — только иногда, когда становилось совсем плохо, зажимала ладонями рот.
Не надо, не надо. Не поможет. Да и другие люди, которые сейчас спят и которым завтра на работу — они ведь ни в чём не виноваты. И среди них и дети есть, и старики. Не надо, не надо.
Грудь схватывало огненным кольцом, и сердце болело так, что казалось — вот-вот разорвётся. Да-да, разобьётся на тысячи осколков… или оно уже? И поэтому так болит?
«Нет. Ты жива. Сердце цело. Душа разбилась».
Значит, она будет жить дальше без души.
*
Ещё через час на улице появились первые прохожие, в основном это были зевающие собачники со своими питомцами. Они гуляли в сквере возле Лизиной работы, тихо здороваясь друг с другом — для них это было обычное утро. И для неба, которое стало уже почти белым — тоже.
Лизе же хотелось взять краску и покрасить мир в чёрный цвет. Так было бы честнее по отношению к ней.
«Нет, нет. Не вспоминай. Не думай. Нет!»
Поздно…
***
Это было… да, тринадцать лет назад. Ей тогда уже исполнилось десять. Начинался июль, и жара на улице стояла такая, что асфальт плавился. Лиза сидела на скамейке возле подъезда в лёгком льняном сарафане канареечного цвета и болтала ногами, раздумывая, чем бы заняться. Все её подружки разъехались — кто на дачу, кто на море, — мама была на работе, а сестра сдавала в то время вступительные экзамены в институт и вытолкала Лизу на улицу со словами: «Иди гулять и не мешай мне учиться».
Круг занятий был ограничен двором — чтобы было видно из окна, где Лиза, — поэтому сейчас ей предстояло выбрать, идти качаться на качелях или, может, полазить по паутинке?
Но решить она не успела — к дому подъехало такси, остановилось, дверцы открылись, и перед Лизой появился парень. Совсем взрослый, высокий и широкий в плечах — в общем, он был настолько здоровенным, что она открыла рот от восхищения.
Парень, наклонившись, вынес на руках из такси женщину, поставил её на ноги и, придерживая, вновь наклонился, залез внутрь машины и через секунду вытащил оттуда трость. Протянул женщине, захлопнул дверцу и, улыбнувшись, сказал:
— Ну, вот мы и дома.
И Лиза не выдержала.
— Здравствуйте! — сказала она громко и вскочила со скамейки. — А вы теперь здесь будете жить, да?