Осколки наших сердец - стр. 17

Во дворе пахло подгнившей дичкой, влажным розмарином и терпкой землей – мама покупала землю мешками. Я взяла лопатку, лежавшую рядом со свернутым шлангом, и провела ею по грядке с мятой, где днем, на солнце, роились мухи величиной с фалангу большого пальца. Отыскав участок со свежевскопанной землей, я начала копать.

На глубине сантиметров десять лопатка наткнулась на металл. Вскоре я раскопала банку с завинчивающейся крышкой, зарытую вертикально; она была пустая, лишь на дне плескалась мутная жижа. Я поднесла ее к лунному свету. Земля, сухие травы и кровь, довольно много; я определила, что это кровь, по каплям, приставшим к стеклу. Еще там был осколок зеркала и маленький бумажный свиток.

Я разглядывала содержимое банки, держа ее на вытянутых руках и слушая стук своего сердца. Затем поставила банку обратно, забросала землей и утрамбовала; грядка выглядела так же, как до моего прихода.

Из сада я пошла сразу в душ. Что бы сказала мама, если бы вышла из комнаты и увидела мои грязные колени, пальцы с землей под ногтями?

Я слишком часто дышала; перед глазами плясали мушки, голову словно накачали гелием. Но я не боялась: увидев содержимое раскопанной банки, я ничуть не испугалась. Кто-то другой, обнаружив такую вещь, ужаснулся бы или растерялся. Но я – нет. Моя находка вполне соответствовала другим мрачным подозрениям; скрюченным пальцам, выставленным перед собой, кроличьему зубу в ладони – а я не сомневалась, что это был кроличий зуб.

Я ощутила покой. Словно внутри меня разлилось озерцо черной воды, покрывшееся сверкающим льдом. Подо льдом таились вопросы, которые проще было не задавать, и тайны, которые я не хотела ворошить. Всю свою жизнь я не трогала эту стоячую воду, и она загустевала, оседая на дно. Но сейчас подо льдом что-то всколыхнулось. Зашевелилось, и лед треснул, надломился.

«Ты такая невозмутимая, – сказал однажды Нейт. – Тебя как будто ничего не волнует».

«Милая, это на тебя совсем не похоже», – сказал той ночью отец.

А мама? Когда ей не понравился мой вопрос, она опрокинула меня на кровать и прижала мои руки, словно я была ее куклой и мое тело мне даже не принадлежало. А я не сопротивлялась. Она так легко совладала со мной. Я не сказала ни слова.

Но теперь с меня довольно. Я стояла под теплыми струями с широко раскрытыми глазами. Мне так надоели тайны, что я не могла больше видеть перед собой темноту.

Свою мать я никогда не знала. Она умерла, когда мне было два года, а отец был не из тех, кто чтит память об усопших. Когда я начинала расспрашивать, он молча указывал на кухонный ящик, где лежала стопка старых фотографий и стянутая резинкой прядь ее рыжих волос.