Размер шрифта
-
+

Осколки - стр. 24

Для людей, обходящимися приветствиями и пожеланиями здоровья, такой человек не перерождается. И перемены настигают сослуживцев врасплох, постфактум, известием об окончательной победе захватчика. И те, недоумевая, с чего бы это «такой замечательный парень» и «душа компании» вдруг оказывается в желтом доме, часто решают, что сумасшествие своего рода грипп, не передающийся воздушно-капельным путем, но столь же стремительный в своем течении. Просто они не были свидетелями месяцев и лет напрасной борьбы, долгого отступления и неминуемого угасания того, с кем некогда прежде вели задушевные беседы.

Вот только это уже не мой профиль. Я муниципальный психоневролог, а не психиатр, хотя обыватели часто путают эти понятия. Я прихожу на помощь осажденному бастиону, но не в моей компетенции, да и не в моих силах – их требуется куда больше, и чаще всего, не одного врача, – вести долгие переговоры о капитуляции. Чаще всего именно о ней и идет речь с захватчиком. Как известно, шизофрения неизлечима.

Ко мне же приходят за подмогой.

Примерно так начала со мной разговор в вагоне поезда Елена. Я старался и слушать и не слышать ее, понимая, что ее субъективное мнение может навредить. Но не давать ей говорить не мог – девушке самой необходимо выговориться, выплеснуть страхи, скопившиеся за долгие дни, недели и месяцы.

Она говорила долго, перебивая сама себя, и начиная сызнова. Я смотрел в черное окно вагона, на промелькивающие кабели силовых установок, трансформаторные будки, какие-то двери, слушал, размышляя. Не столько о Павле, сколько о его сестре. А она, должно быть, греша на мою рассеянность, все повторяла и повторяла о девушке из снов. Странной девушке, все время приходящей к молодому человеку. Настойчивой в своих стремлениях войти в его жизнь навсегда.

Продолжая смотреть в черное окно вагона, я размышлял о Елениных страхах, в которых удивительным образом перемазалось все: и боль возможной потери и боязнь перед незваной гостьей, все более чувствующей себя в их доме хозяйкой и страх довериться человеку, которого она видела всего второй раз в жизни. Доверить в том числе, саму себя, не отделяясь от Павла.

Я подумал так, когда Елена стала говорить «мы», вспоминая некоторые из снов брата. Мне захотелось, чтобы она сама пришла ко мне, одна, я хотел уже просить ее об этом, но поезд подошел к станции, и Елена поспешила навстречу молодому человеку, выискивающему ее в толпе, выплеснувшейся на станцию. Я остановился и долго приглядывался к этой паре, идя в десятке шагов позади.

Павел заметно нервничал, усаживаясь в мягкое плюшевое кресло, видно было, что вся обстановка, хотя и рассчитана на создание комфортных условий, вызывает у него вполне понятное отторжение. Ведь она косвенно связана с вторжением, таков уж невеселый каламбур, во внутренние пределы души, к коим могли быть допущены лишь самые близкие и на самый малый срок. Я подождал, пока Елена усядется вместе с братом, и только тогда прошел к кабинету. По прошествии нескольких минут, найдя нужные бумаги, сообщил секретарше звонком на селектор. Павел появился в дверях немедленно, я попросил закрыть плотнее дверь; последнее, увиденное в исчезающую щель, было лицо Елены, с волнением заглядывающей в кабинет.

Страница 24