Осколки детства - стр. 15
Я будто слышу изумительный запах колбасной лавки и вижу маму – живые карие глаза на уровне прилавка, копна каштановых вьющихся волос… Колбасник всегда угощал её обрезками.
В Ростове тётя Любаша с мужем и дочкой жила на Соляном спуске. Как одно название, словно окно, открывает огромный кусок прошедшей жизни!
Нужно было пройти весь огромный базар, и там за бочками, ящиками, воротами в подвалы открывалась арка в тёти-Любашин двор.
Тётя Любаша по-прежнему давала уроки, потому что дядя Гриша получал мало, а ему надо было ездить по санаториям и лечить свою язву. Когда мы приходили в гости втроём, разговор был только про эту язву, и мне казалось, что страшней болезни на свете нет. Он прожил на много-много лет дольше тёти Любаши…
Чаще мы заходили с папой. Он оставлял меня:
– Поиграй, я зайду за тобой после базара.
Приходил, нагруженный огромными сумками.
– Кажется, всё купил, пойдём домой!
А как-то забыл купить морковку, и мы пошли домой не по улице, а через базар. Как раз накануне мы играли в магазин, и папа научил меня делать игрушечные деньги. Кладёшь монету под бумагу, проводишь несколько раз цветным карандашом, и получаются разноцветные денежки, только вырезать – и можно пускать в оборот.
И вот таких денежек у меня были полные карманы, по двадцать копеек, по пять, по пятнадцать. Папа спрашивал: «Почём ваша морковка»? – и шёл дальше.
Я тоже спросила, почём. Продавщица ответила, совсем как в магазине, в который мы играли вчера:
– Двадцать копеек. Бери, детка, хорошая морковка!
Я встала на цыпочки, дотянулась до прилавка, взяла морковку, положила на прилавок свою денежку и побежала догонять папу.
– Папа, я купила морковку!
– Как? У тебя ведь нет денег! Ты просто взяла потихоньку?
– Почему потихоньку? Почему нет денег? Мы же с тобой вчера столько денег наделали!
Папа не находит слов. Он крепко берёт меня за руку, и мы идём искать продавщицу.
– Да ничего, лишь бы на здоровье, а я-то гляжу, что это за бумажка такая зелёненькая?
Как давно это было, словно в другой жизни.
А сейчас тётя Любаша ведёт меня гулять и просит спеть.
Я знаю множество звонких маршей, знаю про любовь, мы столько песен перепели с папой, когда ходили гулять к Дону.
Помню, поднимаемся вверх от реки по каменным горячим от солнца ступеням, сандалики болтаются в руке, босые лапки, в нынешнюю мою ладонь, оставляют следы на мягкой пыли.
Я едва достаю до перил из железной трубы, и мы поём с папой во весь голос!
Потом, во взрослой жизни, на радио в Москве я готовила серию передач о советской песне. Оказалось, помню больше ста, и все слова наизусть, не говоря о мелодии. Редактор не верила: