Осенняя смена меню - стр. 5
Нина Львовна. А как он интриговал против Романа!
Роман Петрович. На весенней смене полез ко мне обниматься. Как ни в чем не бывало. Если бы не он, у нас не закрыли бы театр.
Нина Львовна. Последний в городе.
Роман Петрович. Вот именно.
Пауза.
Ляля. Вас послушать, злой гений какой-то. Не человек, а дьявол…
Нина Львовна. Эстетизируешь. Нуль без палочки.
Роман Петрович. С язвой желудка и печенью. Я уверен, с язвой желудка и печенью он обязательно припрется на дармовщину. Из принципа.
Ляля. Гипербола. (Дело за помадой.) Дядя Рома, я правильно употребила слово? (Теплого, красного тона, без блеска.)
Роман Петрович. Вот когда увидишь эту гиперболу, поймешь, какая гипербола.
Нина Львовна. В жизни он еще колоритнее. Еще тот персонаж. И с таким ты дружил когда-то, Роман.
Роман Петрович. Ты тоже.
Нина Львовна. Ты раньше. Вы с детства дружили.
Роман Петрович. Наши родители дружили, а не мы. Двоеглазовы жили внизу, под нами, где сейчас ресторан. Он уже потом разменялся… Мы приятельствовали, а не дружили. А вот ты, Нина… ты, Нина…
Нина Львовна. Ну, хватит о Двоеглазове. Мне надо отвертку.
Роман Петрович. Я тоже так думаю.
Пауза.
Помнишь, Нина, когда я написал двадцатую пьесу… как же она называлась…
Нина Львовна(быстро). Сороковая пьеса Островского называлась «Бесприданница».
Роман Петрович. Моя двадцатая – по-другому. (Ляле.) Я написал много пьес, больше двадцати, успех имели не все. Я и для радио писал, и для эстрады… Чепухи, конечно, достаточно было, но есть – за что стыдиться не буду, нет. И тебе, Ляля, стыдно не будет. Кое-что после меня все же останется. У Лопе де Веги пятьсот пьес известны лишь по названиям. И около тысячи совсем утрачены – с названиями. А всего Лопе де Вега написал две тысячи пьес! Две тысячи пьес!
Нина Львовна. Это да, только что же произошло, когда ты написал двадцатую?
Роман Петрович. Э-э-э… (Рассеянно.) Слушай… а я что-то хотел?..
Нина Львовна. Роман, склерозу надо сопротивляться. Ты падаешь духом.
Роман Петрович. Что-то хотел… я вспомню… сейчас…
Нина Львовна. Вспоминай. А я пошла за отверткой. (Уходит.)
Роман Петрович. Ляля, ты, наверное, хочешь поужинать? У Нины есть ужин для тебя. Посмотри на кухне. Поешь.
Ляля. Дядя Рома, я хочу переодеться. (Идет за ширму.)
Роман Петрович. Тогда я… в кабинет.
Ляля. Да вы мне не мешаете. (Переодевается – неторопливо, размеренными движениями, с любовью к телу своему и новому платью. Быстро все равно не получится: там зеркало. Процедура сопровождается столь же медлительной речью Романа Петровича.)
Роман Петрович. Ты только не подумай, что это так легко. Пьесы очень трудно писать. Хорошие пьесы. Плохую и дурак напишет… левой ногой. Действие, сверхзадача… А попробуй-ка придумай хорошую. Вот все было уже, говорят. Все, да не все. Чего-то и не было. Был, говорят, герой уже – всякий. Всякий, да не всякий. Вот тебя не было, Ляля. То есть что-то такое, допустим, было, но не ты. А тебя не было. Или меня. Я, может, и был, как этот… Роман Петрович… какой-нибудь… вообще… а как собственно я… я!.. как Роман я Петрович… я и не был.