Ось земли - стр. 39
Ольга страстно хотела включиться в тот напряженный и жестокий мир, в котором вращалась оперчасть, с ее постоянными рейдами, захватами, тем столкновением характеров и судеб, которое ее так привлекало. На дне ее души жило постоянное желание острых ощущений и она осознавала, что эти ощущения появляются тогда, когда она имеет власть над людьми. Вид испуганных и готовых на все ради спасения себя людей приносил ей чувство собственного превосходства, осознание себя как властительницы чужих судеб. Тело ее наполнялось радостной легкостью и будто парило в пространстве. И чем тяжелее наказание грозило арестованному, чем униженнее и запуганнее он себя вел, тем сильнее было ее чувство парения. Ольга осознавала, что в корне этого удовольствия лежит насилие над людьми, но не боялась этой мысли а напротив, рвалась на оперативную работу.
Мало по малу, Доморацкий стал брать ее на встречи с осведомителями, учил искусству проведения беседы. Ольга быстро поняла: в деле борьбы с контрреволюцией главное всегда заключалось в классовом подходе. Если человек бывший царский чиновник – значит за ним надо следить. Следить – значит подозревать. Подозревать – значит детально выспрашивать осведомителей о всех подозрительных моментах. Если осведомитель затрудняется – помогать ему правильно сложить мысль.
Через полгода выездов на операции и конспиративных встреч Ольга получила на связь секретных сотрудников и приступила к самостоятельной работе. Теперь темные стороны души обнажились и прямо требовали своего. Они требовали причинять людям зло, и дарили ей за это пьянящее состояние собственной исключительности. Иногда Ольга пыталась задуматься о причинах этого состояния, и всегда ей на память приходил образ колдуньи Фелицаты. Заронила ведьма своим колдовством в ее душу черные семена, заронила. Но какие сладкие они, эти семена! Ольга вспоминала, что именно в момент приворота впервые ощутила какое-то сотрясающее всю плоть торжество от свершения заведомо неправедного дела. Ведь именно в этом заключается тайная исключительность посвященных! Это торжество осело на дне души и каждый раз поднималось, когда она достигала своих целей неправдой. Оно же руководило ею и теперь. «Ты же морфинистка, подружка – говорила она сама себе – тебе же хочется терять рассудок от чужого страдания. Это же страшно! – Ну и пусть – рождался в ней чей-то голос. Ну и пусть, зато какое неземное наслаждение!»
Ее первой осведомительницей была комендант военных курсов Тонечка Курина, молодая незамужняя женщина из рабочей семьи, завербованная для наблюдения за военспецами. Антонина цвела пышным цветом готовящейся к умножению природы. Упругое тело ее, с высокой грудью и развитыми бедрами, говорило о женской силе и плодородии. Постоянная веселая улыбка с тайной сумасшедшинкой давала понять знающему человеку, что Антонина на много готова ради святого дела продолжения жизни, неиссякаемый оптимизм говорил о стойкости и живучести. Осведомительница носила тонкую гимнастерку цвета хаки, перепоясанную широким ремнем и тесную юбку, при ходьбе сообщавшую случайному глазу томные движения ее бедер. Она прибегала на встречи в конспиративной квартире всегда заметно возбужденной и сыпала новостями, словно из рога изобилия. Никаких мучений по поводу доносительства на своих знакомых она не испытывала. Поначалу Ольге трудно было разобраться, где слухи, а где правда в болтовне Антонины и ей казалось, что толку от помощницы будет мало. Комендантша ни с одним военспецом близка не была и конечно, их умонастроений не знала. А речь шла не просто об умонастроениях. Нужно было выявление антисоветских заговоров. Из оперативной информации Ольга знала, что одним из наиболее деятельных военспецов является бывший поручик артиллерии Валерий Тягушев, преподававший ныне стрелковое дело. Этот тридцатилетний, рослый красавец, потерявший семью во время гражданской войны, жил холостяком в военном общежитии. Несмотря на тяжелые утраты, Тягушев был человеком веселым и общительным. Вокруг него постоянно вращались люди. Не обходили его комнату стороной и женщины, бывало, устраивались вечеринки. Правда, изредка Тягушев уходил в запои и в такие моменты бросал работать. Он на несколько дней запирался у себя в комнате, лишь иногда появляясь в коридоре по крайней нужде, опухший и небритый. Начальник курсов, его бывший фронтовой командир, ему эту слабость прощал, потому что, в то трудное время идеальных людей было мало, а офицером он был исправным.