Ось земли - стр. 24
Не было у Булая ответов на эти вопросы. Одно он понимал – не волею сталинистов или троцкистов страну бросает из стороны в сторону. Что-то куда более могучее распоряжалось ее судьбой. И не было конца проискам этой невидимой силы. Булаю уже в который раз приходила в голову мысль: может быть, бросить крестьянский труд? Использовать свою грамотность, устроиться где-нибудь на железной дороге учетчиком? Наверное, это не сытнее, так хоть такой каторги больше не будет?
Но что-то тяжелое и тягучее поднималось в душе в ответ на эти мысли. Нет, нельзя землю бросать. От нее вся сила, от нее ты на земле человек. Нельзя земляков бросать. Ты с ними – одно единое. Плоть от плоти. Все вместе: и беда и радость, и труд и праздник. С ними нельзя разлучаться. Вот и получается: под ногами земля, вокруг земляки – нерасторжимый мир, в котором надо жить любой ценой.
Чем дальше продолжалась пахота, тем невыносимее становилось напряжение. Пахари уже не ходили домой ночевать, хотя ходу всего ничего. Сил не хватало. Они падали в свои телеги обессиленные и проваливались в сон, прикрывшись овчинкой в обнимку с ребятишками. На заре едва вставали, заставляли себя размять непослушные руки и ноги, запрягали лошадей, пили холодную воду и снова вели борозду, не видя вокруг белого света. Часам к десяти уже лишались сил и валились спать хотя бы на пару часиков. Потом подкреплялись ковылихиным кулешом и снова пахали, забыв обо времени и о себе. В головах жила только одна мысль: быстрее закончить, успеть до дождей. А впереди еще ждал сев. Каждый вечер перед тем, как лечь спать, Булай находил в себе силы и шагами измерял оставшийся просвет между его и федькиной пахотой и этот просвет, казалось, уменьшался страшно медленно.
Вторую весну подряд погода улыбалась земледельцам. Они завершали пахоту, не попав ни под один проливной дождь, какие случаются в этих местах в мае довольно часто. Смывают зимнюю грязь, а заодно затопляют пашню. Нет, не затопил дождь на этот раз пашню. На день святого Епифана, который издавна в народе отмечают как «Рябиновку», поселок вышел из поля.
К вечеру последнего дня собрались все на бабьем участке завершать работу. Последний клочок земли поднимали уже не Левонихины коровы, а освободившиеся лошади. Мужики быстро прошли легкий чернозем и собрались на краю поля, у дороги. Стояли, негромко говорили о том, как далась земля. Голоса звучали утомленно, над всеми витала усталость. Потом грузили плужки на телеги, бросали в них утварь и подстилки, хлопали лошадок по потным шеям и ждали пахарей с дальних делянок. Наконец все съехались. Прибавилось разговору, шуму. Каждый едва стоял на ногах, лошади опустили головы, бабы лежали на телегах обессиленные, но воздухе ощущалась радость. Они радовались, потому что начало удачно положено. Дай Бог, чтобы так и дальше пошло. Когда все погрузились, Булай повернулся к темневшей в алом закате пашне, перекрестил ее широким крестом и перекрестился сам. С ним перекрестились и остальные товарищи.