Ориентиры - стр. 49
— Где градусник и лекарства? — он задирает рукава свитера, собирая их в гармошку выше локтя. Я снова засматриваюсь на вязь татуировок. Родин их терпеть не может, а у Соколова рисунки складываются в эстетику. Я раньше думала, что вгонять чернила под кожу — наивная блажь людей, которые не вышли из переходного возраста, но, глядя на Пашу, понимаю, что его вряд ли можно упрекнуть в незрелости.
— В угловом шкафу на кухне.
Соколов возвращается с таблетками, градусником, водой и горячим чаем. Я настолько отвлекаюсь на переписку с Ликой, что теряю счет времени. Когда он только успел все провернуть? И с чего вдруг решил похозяйничать на моей кухне? Смотрю на кружку, затем поднимаю взгляд на Пашу. Он невозмутим и совершенно серьезен, не читаем, как и в любой другой день.
— Это лишнее, — произношу строго.
— Смени гнев на милость хотя бы на полчаса и просто скажи спасибо, — вздыхает, закатывая глаза.
— За то, что ты чуть не выломал дверь и перепугал половину подъезда?
— Никто даже не вышел, — уголки его губ приподнимаются в улыбке.
— На месте соседей я бы тоже тебя побаивалась, — забираю градусник, включаю и кладу подмышку. Соколов наблюдает, а я понимаю, что от этого внимания понемногу оживаю. Я не одна, я не лечу в бездну, и даже есть люди, готовые обо мне заботиться. Это дорогого стоит, и будь я не такой ненормальной, наверняка бы расчувствовалась, что Пашка приехал, потому что переживал, но сегодня меня хватает лишь на то, чтобы чуть меньше спорить.
Я подтягиваю колени к груди и замолкаю. Соколов садится на край кровати, тоже ждет. В нашем молчании сегодня много всего: и Пашкин страх, и мой раздрай, и даже немного уюта, который сейчас окутывает нас. Мне не хочется прерывать тихую идиллию, а вот бездушной машине с ртутью внутри плевать. Градусник пищит, демонстрируя тридцать восемь и один.
Пашка качает головой и молча выдавливает из блистера таблетку «Ибупрофена».
— Спасибо, — все же благодарю и решаю приберечь яд до лучших времен.
— Пожалуйста. Я побуду с тобой, пока таблетка не подействует, потом поеду.
Киваю и двигаюсь в сторону, освобождая больше места для Соколова. Он сразу же устраивается рядом, понимая все с полуслова.
— Включишь что-нибудь? — прошу, потому что сидеть с Пашей в тишине — непроходимое испытание. Я отчего-то чувствую себя виноватой, потому что не испытываю и десятой доли всего, что Соколов ощущает в отношении меня. А еще мне то жарко, то холодно, и от этого тоже надо отвлечься.
Пашка останавливается на какой-то части Форсажа. Кажется, я потеряла счет после пятой. Он подает мне чай, спустя двадцать минут привозят кучу ужасно вкусной и ровно на столько же вредной еды. Меня начинает отпускать, сознание проясняется, и просыпается аппетит. Я не ела с обеда, и теперь голод берет главенство, поэтому я без зазрения совести съедаю сэндвич и половину копченых колбасок.