Орхидея съела их всех - стр. 52
Голос Флёр давно умолк. Повисла долгая пауза, которая оборвалась от строгого звона английского фарфора: кто-то ударил по нему ложечкой – похоже, чересчур сильно.
– Тебе, наверное, теперь придется получить какой-то диплом? Ну, в смысле, если ты будешь руководить здесь терапией, йогой и вообще всем.
– Бриония!
– Ну, она ведь часто об этом говорила. И я сама с огромным удовольствием вернулась в университет. Просто я подумала…
Чарли толкает дверь и с порога кричит: “Привет!” – пусть услышат, что он идет, и думают, будто он пришел только что, а не подслушивал их разговор последние десять минут. Его кеды “Вэнс” бесшумно ступают по черно-белой викторианской плитке, которой выложен пол в прихожей у Флёр. На похороны он надевал костюм, но уже успел съездить к Брионии и переодеться в свои любимые выцветшие вельветовые штаны “Акне”, белую футболку и желтую кофту от Александра Маккуина.
– Ты похож на старика, – сказала Холли, увидев его в этом наряде.
Тогда он попробовал блейзер “Акне” – запасной вариант, но слишком уж он хорошо сочетался со штанами.
– А теперь ты похож на человека, который отоварился в “Дебенхэмс”, – вынесла приговор Холли. – А если точнее, на старика, который не вылезает из “Дебенхэмс” и даже обедает там гороховым пюре с мясной подливкой.
Вообще-то она права, Чарли сам это видел. Но, вероятно, лишь после одиннадцати лет человек начинает понимать, что мода – это не только и не столько отличный вид. В одиннадцать от тебя ускользает, почему взрослым не хочется постоянно быть счастливыми и почему они не щеголяют целыми днями в лучших своих нарядах, не пьют один только фруктовый сок, не объедаются шоколадом и не тратят все деньги на щенят, котят, настольные игры, пикники, походы в кино и поездки в ослиные питомники. Чарли подозревает, что, будь Холли в ответе за семейный бюджет, она включила бы в расходы еще и теннисный корт. И букеты цветов. Он вдруг представляет себе, как она стоит с огромным (чуть ли не больше ее самой) букетом бледно-розовых пионов, на дворе начало лета, и солнечные лучи играют в ее темных-претемных волосах.
Женщины сидят в гостиной справа. Чарли делает глубокий вдох, как всегда, когда входит в эту комнату, словно хочет напитаться здешними запахами – натертого мастикой дубового пола, обоев “Сандерсон” с магнолиями цвета яичной скорлупы и бронзы, старинных диванов, которые Флёр сама заново обила, подобрав разные редкие ткани из магазина “Либерти”, все – с растительными и немного загадочными узорами; высокой вазы с вербой на столике, похожем на аптекарский. Флёр сидит в кресле-качалке, обитом тканью с темно-розовыми и багряными существами, в которых, если постараться, можно угадать цветы. Клем и Бриония устроились на одном из двух диванов Джорджа Уолтона, более розовом. К своему удовольствию на столике перед ними Чарли видит чайный сервиз “Золотая птица” фабрики “Веджвуд”, который купил Флёр на тридцатилетие. Сам он, разумеется, по-прежнему носит подвеску с лабрадором, которую она сделала для него много лет назад. С прошлого июля, после того спора о Пи, они многие месяцы почти не разговаривали, но, конечно, сегодня, на похоронах, уже виделись – правда, стояли на разных концах длинной вереницы людей. А теперь – вот он.