Орхидея - стр. 9
– И откуда он знает, что я хочу? – в недоумении разводила руки Алинка, разворачивая пакеты и пакетики.
Наташа всегда готовила несколько подарков и просто растворялась в эйфории, видя счастливые глаза дочери, в которых отражались новогодние огни.
Раз в полгода ездили в детскую фотостудию в центр города и там празднично наряженную Алинку снимали на фоне кубиков-мячиков с мишками и куклами в руках.
А ещё были друзья-приятели, и застолья, какие-то встречи и посиделки – на дни рождения и просто так. Это было счастливое время, когда в гости забегали без особых приглашений.
И она привыкла к этой жизни – ровной и размеренной, как течение реки. Иногда мечталось о другом, но эти мысли были так мимолетны, как взмах крыльев бабочки.
В 90-м река встала на дыбы и повернула вспять. Их народ тронулся с места – не один, не два человека, не несколько семей, нет!
Зашевелились, заворочались целые пласты из сотен тысяч людей. Словно кто-то сверху потянул за невидимые нити и их понесло в путь – старых и малых. Позади оставались дома и квартиры, насиженные места работы и старые друзья – те, которые из детского сада и школы. Любимые парки и кафешки, знакомые травмайные маршруты, родной язык и книги, которые невозможно было взять с собой. Всё то, без чего не мыслилась жизнь, оставалось позади, продавалось за копейки или отдавалось даром – соседям, знакомым или незнакомым людям.
Они ехали в страну вечного лета с коротким дождливым сезоном. В страну моря и пальм, в которой снег – экзотика, а настоящий листопад – мечта.
Это оказалась страна галдящих детей и таких разных взрослых, что было странно представить, что эти люди всех цветов и оттенков – один народ.
Наташа растворилась в новой жизни быстро – после коротких языковых курсов устроилась в детский сад нянечкой, усердно взялась за язык. Мечтала о курсах воспитательниц. Алинка пошла в садик – в старшую группу, а потом – в школу поблизости.
И только Гена не находил себя. Он не понимал и не принимал этот странный язык, эти буквы, похожие на птичьи следы на снегу. Эту бесцеремонность соседей, эти радушие и безразличие, тепло и снисходительное презрение к вновь прибывшим. Вся эта адская смесь захлестывала и не давала дышать, к ней было невозможно привыкнуть. Они оказались одни – без привычного окружения и без друзей, которых разметало по свету. Без родителей, которые пока выжидали.
И только тогда стало понятно, как неуютно им рядом. Это было не то отсутствие тепла, которое Наташа ощущала в прошлой жизни. Это был леденящий холод, который невозможно было растопить ничем. Гена устроился сварщиком, приходил домой поздно. Дополнительные часы работы хорошо оплачивались. Натка вечерами сидела с Алиной, продиралась через вязь незнакомого языка, пробовала – безуспешно – смотреть какие-то передачи, фильмы и новости. Новых друзей почти не было. Те, с кем столкнулась в ульпане, были такие разные, как будто приехали из разных стран. Было странно, что в прошлой жизни они листали одни буквари, пели одни и те же песни, зачитывались одними и теми же книгами и смотрели одни и те же фильмы. В их группе оказалось много столичных жителей: из Москвы и Риги, Минска и Киева. Остальные – из крошечных украинских местечек. От первых несло снобизмом, и они очень ревностно относились к чужим успехам в языке. Штурмовали какие-то курсы, собирали информацию, брали новую страну на абордаж, презрительно косясь на мешки с одеждой, которые несли и несли в ульпан местные.