Оренбургский владыка - стр. 54
Через несколько минут в траншее все стихло. Ко всему безразличные мертвые лежали на дне окопа, вытянув руки, задрав заострившиеся носы. Над мертвыми вновь вились бабочки – опять откуда-то взялись. Живые сидели рядом, отдыхали.
Голова у Дутова была тяжелая, в глазах рябило, хотелось откинуться, разбросать руки крестом и, замерев, провалиться в сон. Он помял вялыми пальцами затылок, втянул сквозь зубы воздух: надо было прийти в себя, но сил на это не хватало, усталость брала свое. Дутов начал щипать жесткие небритые щеки, оттягивать кожу, чтобы сделать себе больно и немного встряхнуться. Наконец последним усилием, – больше ничего не осталось в загашнике, – он заставил себя подняться и выглянуть из окопа.
– Дерябин! – хриплым, едва различимым голосом позвал Дутов своего помощника. – Виктор Викторович!
Казак, сидевший рядом на дне окопа, зашевелился, ожил, повернул голову, передавая зов командира дальше:
– Их высокоблагородие зовут подъесаула Дерябина.
По длинному изгибистому окопу неторопливо двинулось:
– Подъесаула Дерябина – к командиру дивизиона.
Через несколько минут Дерябин – помятый, в гимнастерке с отодранным рукавом, с серым, испачканным глиной лицом, – протиснулся к Дутову:
– Да, Александр Ильич!
– Убитых у нас много?
– Точную цифру сообщить пока не могу, не успел подбить. Но человек двенадцать – пятнадцать есть.
– Давайте, Виктор Викторович, на левый фланг, а я – на правый. Особо надо проверить пулеметы. Важно, чтобы у пулеметов всегда были полные расчеты. Убитых стащить в одно место…
– Будет исполнено! – Дерябин козырнул и стал пробираться по окопу на левый фланг.
Дутов проводил его усталыми глазами, вскинул бинокль.
На кустах, прикрывавших линию, за которой находились немцы, ни один листок не дергался, не дрожал.
– Более двух часов швабы не выдержат, – старшина вздохнул, – снова полезут. – Им очень важно сбросить нас обратно в Прут.
В рукопашной схватке дивизион потерял четырнадцать человек убитыми. Дутов остановился у каждого погибшего, поклонился, закрыл глаза, если те не были закрыты. Этот скорбный ритуал рождал в нем боль, скорбь, у него дергалась щека и печаль сдавливала сердце. Двенадцать человек было ранено. Немцы потеряли на шесть человек больше, и еще двенадцать оказались взяты в плен. Пленные сидели тут же, в окопе, со связанными руками, – презрительно щурили глаза и плевали себе под ноги.
– Ну, плюйтесь, плюйтесь, – глянув на них, равнодушно произнес Дутов. – Ночью в штабе полка будете.
Но до ночи предстояло похоронить убитых. Со своими понятно, что делать. А вот как это сделать с немцами, Дутов не знал. Взять пленных на мушку и послать их закапывать гниющих соотечественников? Не факт, что пленных не захотят порешить свои же. Вот незадача-то!