Орден Сталина - стр. 34
Ее отец, совершивший кувырок через голову вместе с «Горьким», стоял на потолке прямо под ней, и лицо его было таким, словно он искал разгадку некой сложнейшей шарады. Прозрачный пол самолета оказался у них над головами, но неба сквозь него они почти не видели: черный дым (настоящий дым) заволакивал плексигласовое окно снаружи, и он же подбирался к нему изнутри. Что и где горит – Танечка знать не могла, но понимала, что пожар этот близок и яростен: подлокотник, на котором она висела, очень быстро нагревался.
– Держись, дочка, – произнес внизу ее отец; из-за дыма она уже почти не видела его. – Я сейчас…
И он ухватился за край столика, на который ногами опиралась Таня. Даже сквозь подошвы туфель девочка ощущала, как горяча металлическая окантовка стола. На ладонях Таниного отца немедленно вспузырились ожоги, но он этого будто и не почувствовал. Подтянувшись, инженер-авиаконструктор уселся на маленький столик…
(«Господи, хоть бы он не отвалился…»)
…а затем встал на него коленями. Жа́ра он по-прежнему не ощущал, а между тем легкие занавески возле иллюминаторов, стелившиеся теперь по полу (бывшему потолку), вдруг сами собой вспыхнули. Танечка, от неожиданности разжавшая пальцы, закричала, думая, что падает в огонь. Но нет: отец схватил ее, притянул к себе.
Люди под ними кашляли, рыдали и заходились такими криками, какие человеческим существам издавать не под силу. В дверном проеме продолжала смеяться женщина с разбитым лбом; волосы у неё на голове дымились.
Таня, прижавшись к папе, начала икать – часто и мучительно, как будто она объелась сухого печенья. Но лицу ее заструились слезы, но она всё-таки отыскала взглядом своего медведя; тот глядел на неё снизу с выражением печали на морде, а его плюшевый мех на глазах превращался из светло-коричневого в черный. Тело матери от Тани скрывал дым, и девочка хотела спросить о ней отца, но не смогла выговорить ни слова: икота не позволила ей.
Танин же отец неотрывно смотрел на кусок плексигласа (прозрачный пол), по которому теперь, как по речному льду весной, змеились трещины. Они рассекали задымленное оконце, зримо двигаясь справа и слева, поперек корпуса самолета. Каюту при этом наполнял такой жар, что казалось: еще мгновение – и оргстекло в обзорном окне начнет плавиться.
И тут – одно за другим – произошли три события.
Шедшие навстречу друг другу разломы в стекле сомкнулись. – В каюту из коридора ворвалось открытое пламя. – Инженер-авиаконструктор, отцепив Танины руки от своей шеи, схватил дочь, как хватают мешок с вещами, который нужно забросить на верхнюю полку в вагоне поезда, и швырнул ее прямо в огонь.