Оранжевый меч - стр. 14

Мы много общались с Элис. Она знала о жизни в Харре гораздо больше, чем я, потому что не сидела за стенами школы или в вонючих подземных катакомбах, а путешествовала с караваном по пустыне. Внутри Красной Стены ее воспоминания не имели никакой ценности, но слушать их было интересно. Как и Роб, девушка с восхищением рассказывала об окоеме. Мечтательно улыбаясь, Элис описывала покрытые снегом вершины гор, густые леса и чистые реки, сверкающие водопады и широкие степные долины, в одной из которых она собиралась остаться со своим парнем.

Я слушал наполненные ностальгией речи Элис и думал об Анне. Голубое небо в просветах зеленых крон над головой напоминало цветом ее глаза и навевало грусть. Только услышав историю отношений Элис и Роба, я понял, что у нас с Анной случилась вовсе не любовь, а вскружившая голову страсть. Но грустно было не из-за осознания этого факта, а потому что у нас не было шансов познать настоящую любовь.

Во мне с новой силой проснулись любовь к жизни и решимость бороться за свою свободу. Каждый день я садился на мерно раскачивающийся деревянный пол и медитировал под прикрытием воняющих мускусом шкур. Концентрация Силы в Красном Поясе была выше, чем в пустыне, и здесь я наполнял Ядро гораздо быстрее.

Я выяснил у Элис, что она видит только разлитую в пространстве Силу. Ни струн, ни силуэтов людей, ни тем более светящихся сфер Духовного Начала она себе даже не представляла. Об своих возможностях я умолчал и сделал вид, что лишь слышал о них от вождя поселка.

Каждый день я пробовал материализовать Грейсвандир, но все попытки были безуспешны. Во время боя с пантом я осуществил это инстинктивно, перед лицом смертельной опасности, и теперь с надеждой посматривал в таинственную глубину джунглей в ожидании нападения какой-нибудь твари. Я ждал, что она в щепки разнесет нашу клетку и вновь пробудит мою способность, но больше никаких атак не было. Нам начали попадаться встречные повозки, их становилось все больше и больше, и утром седьмого дня мы выехали из леса.

Перед глазами раскинулись пастбища. На них паслись тысячи бафов самых разных мастей, а на горизонте высилась городская стена. Она была каменной и возвышалась над лесом серой, покрытой лианами скалой. К стене жались тысячи лачуг и домишек, которые встречали нас вонью немытых тел, отбросов и нечистот, хотя после недельного путешествия мы и сами благоухали не лучше. А справа от городских ворот раскинулась громада невольничьего рынка. Эван остановил фургон на стоянке, заполненной самыми разными средствами передвижения на живой тяге. Он связал нас крепкой веревкой, наложил Печать Молчания и повел в торговые ряды.