Оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции - стр. 55

, была оппозицией против «официального марксизма», в котором он видел (и вполне справедливо) формы идеологического затвердевания теории, которую он, не в меньшей степени, чем Ленин, воспринимал как руководство к действию. Паннекук еще в 1920-ом году увидел, как большевики создают новый средний класс, считая это предательством, и не понимая того, что это и есть логическое продолжение социальной революции.

И.В-Г. Если уж зашла речь об истории, в России, как, я думаю, во Франции и в Европе, историческая мысль оказывает определенное влияние на общество. В России это стало особенно заметным в период перестройки, когда социальные историки становились поп-фигурами. Как, по-Вашему, с этим обстоят дела?

А.Н. По-разному. В Италии, скажем, нет того жесткого идеологического давления, какое наблюдается во Франции и Германии, где еще сильно чувство проигранной войны. Итальянская историческая школа, К. Гинзбург, Дж. Леви, Э. Гренди или такие исследования, как «Рабочий мир и рабочий миф» М. Грибауди (1987), «Мастера и привилегии» С. Черутти (1992), мне кажется, в лидерах. Италия вообще более свободная страна, чем ее соседи. У итальянцев нет прошлого, за которое нужно перед кем-то каяться, итальянцы не испытывают вину за Муссолини, который воспринимается многими как персонаж комиксов, что отнюдь не скажешь о французах, немцах или русских. Католическая страна без комплекса вины. Поэтому их историки мыслят свободнее.

Возьмем, к примеру, книгу Леви «Нематериальное наследство: Карьера экзорциста в Пьемонте XVII века» (1985). Речь в ней идет о пьемонтской деревне Сантена и священнике Джован Баттиста Кьезе, изгонявшем бесов из одержимых. Но Леви – что и делает его исследование интересным – изучает не только конкретную карьеру этого слуги Господа, а взаимосвязь общего и частного, политической власти, роли государства и индивидуальные взаимодействия «маленьких людей», деревенских жителей. Оказывается, автономия, которой пользовалась Сантена в XVII в., в значительной мере была следствием соперничества из-за власти над нею нескольких сил: государства, близлежащего городка Кьери и архиепископа. Земельные операции, производимые в то время, почти всегда зависили от личных отношений. Таковы некоторые выводы историка, читатель же вправе сделать свои собственные. Например, что в том же XVII веке происходит политизация духовных практик, что не в последнюю очередь создает в Европе условия для Просвещения, чей идеологический станок работает и поныне.

Во Франции, конечно, есть свои блестящие историки, но, повторю, они, на мой взгляд, находятся в менее привелигированном положении, чем их итальянские коллеги, особенно, что касается новейшей и новой национальной истории.