Опрокинутый рейд - стр. 47
В сопровождении начальника станции и еще двух каких-то железнодорожных чиновников вошли в вагон. Мануков взял Шорохова под руку, повел по коридору, говоря:
– У каждого человека теперь две заботы. Одна – где взять силы, другая – время.
– И деньги, конечно.
Мануков энергично рассмеялся:
– Вы молодчина. Мне говорили… Право же, удачно, что вы едете с нами.
– Постарался. Смешно, наверно, но для меня всякая поездка как праздник.
– Ну? Не скажите. А если это разлука? И надолго… Навсегда. С любимой женщиной… Не приходилось? Тогда вы счастливейший человек.
– Сдаюсь, сдаюсь…
Это было плохо. С первой минуты знакомства они оба начали исходить по отношению друг к другу сладостью. Играли. Он, Шорохов, – простачка, Мануков – любителя пустого краснобайства. И чего ради?
Вагон был уже стар, с облупившейся краской, но отведенное им купе выглядело вполне прилично: диваны хоть и продавлены, однако целы, пол чист, окно вымыто. Перекрестившись и воздев к потолку указательный палец, Нечипоренко многозначительно произнес:
– С богом! Через Великокняжескую, Царицын, Поворино! По всем землям казацким.
«Маршрутом Сидорина, – подумал Шорохов. – А дальше как? Но – выяснится само. Так лучше».
Поезд тронулся. Шорохов сел на диван, положил на колени руки. Так бы всю дорогу сидеть и молчать. Старики говорят: «Язык мой – враг мой». Враг и друг, если на то пошло. А начало поездки обставлено очень солидно. Провожали в вагон. Проезд бесплатен. Предоставлен приказанием Начальника военных сообщений Области войска Донского. Вот уж действительно: «Деньги не бог, но милуют». Тоже одна из купеческих заповедей.
На станциях толпы баб, детей, мужиков подступали к подножкам, лезли на крыши. Их вагона это, впрочем, не затрагивало. Казаки с белыми лоскутами на фуражках, что значило: фронтовая часть, – отгоняли любого, кто к нему приближался. Особенно настойчивых отталкивали прикладами. Случалось, брались за нагайки. Все делали спокойно и молча.
Соседние купе занимали господа в поношенных чиновничьих мундирах, хмельное офицерство. Во время езды стук колес и скрип вагона заглушали их голоса. Но на стоянках сквозь стенки доносилось:
– …Почему же? Вы стоите на рельсах, на вас движется поезд…
– …спасла. Ими питалась вся Закавказская армия…
– …Позвольте!
– Нет уж, теперь вы позвольте. Усилие сделано, и если есть высшая сила, которая берет на себя обязательства…
Когда поезд шел, Шорохов почти не отрывал глаз от окна. Дорога вилась по степи, обычно в эту пору года уже ржаво-серой, иссушенной. Но тут, после недавних дождей, будто вернулся май. Вновь поднялись травы, вымахали в человеческий рост, зацвели. Изумрудно-зеленый, а местами еще и желтый, белый, голубой, лиловый ковер простирался до самого горизонта.