ОПИСАНИЕ РЕТРИТА, заведения близ Йорка для умалишенных из Общества Друзей. Содержит отчет о его возникновении и развитии, способах лечения, а также описание историй болезни - стр. 21
В конце февраля Тьюк смог сообщить Уильяму Моду, что
дело Приюта продвигается отлично, хотя нам и неизвестно, с какими противодействиями мы можем столкнуться на Общем собрании Восьмого месяца, когда нужно будет все решать. Если… кто-нибудь из ваших соседей подумывает о том, чтобы стать попечителем, хорошо бы, чтобы они поторопились… Многие старые попечители, которые, по слухам, могут иметь приверженность к старым методам, возможно, будут присутствовать на собрании, и, если друзья д-ра Беста собираются предпринять какие-то усилия, то они удачно выберут для этого время. Чем дальше продвигается Комитет в своем расследовании, тем более чудовищной представляется вся система в целом и ее практическое применение. В настоящее время все происходящее без околичностей выглядит всего-навсего частным предприятием, осуществляемым за государственный счет в интересах врача… Те пациенты, кто платит больше четырнадцати шиллингов в неделю, считаются под личным попечением д-ра Беста, и он кладет себе в карман все, что они платят сверх этой суммы.
Но худшее было еще впереди. Неутомимый Хиггинс продолжал «питать тяжкие подозрения, что самые вопиющие случаи дурного обращения по-прежнему имели место», и, оказавшись в Йорке на «неделю выездной сессии суда присяжных… чтобы принять участие в работе большого жюри», он решил сам обследовать каждый дюйм Приюта. Этим он занялся в восемь часов утра 24 марта 1814 года. О том, что он увидел, лучше всего узнать из его сообщения парламентской комиссии, которая начала свою работу с чтения этого свидетельства:
Рано утром я отправился в Приют, чтобы произвести осмотр всего здания; отдав распоряжение открыть великое множество дверей, я подошел к одной двери, расположенной весьма скрытно в кухонных помещениях и почти полностью спрятанной при открывании двери в коридор; я приказал открыть эту дверь; смотрители колебались и сказали… что у них нет ключа; я приказал им принести ключ, но мне было сказано, что он затерялся, и в данный момент его никак не найти; после таких слов я рассердился и сказал им… что если они не найдут ключ, то я найду его у кухонной плиты, а именно, кочергу; после этих слов ключ незамедлительно принесли. Когда дверь открылась, я вошел в коридор и обнаружил там четыре камеры, площадью, полагаю, около четырех футов, в самом ужасающем и отвратительном состоянии, солома, похоже, была насквозь пропитана мочой, а… стены вымазаны экскрементами. Отдушины… в каждой камере были частично ими забиты… Я спросил у смотрителя, обитают ли в этих камерах пациенты? И мне сказали, что да, они здесь ночуют. Затем я пожелал, чтобы он проводил меня наверх по лестнице, и показал, где обитают женщины, которые вышли из этих камер сегодня утром… он провел меня в помещение… размер которого, по его словам, составлял двенадцать футов на семь футов десять дюймов, и в котором находились тринадцать женщин, по его словам, покинувших камеры сегодня утром… Мне стало дурно, и я не мог больше оставаться в этом помещении… До того, как я увидел эти камеры, Аткинсон, аптекарь, и смотрители неоднократно уверяли меня, что я видел все здание, где находились пациенты – те же сведения были и у архиепископа и других попечителей с самого начала расследования, никто из них не знал о существовании этих камер.