Опись имущества одинокого человека - стр. 34
Здесь же в большой комнате стояло трюмо (оно уже знакомо читателю), а вокруг стола и вдоль стены – деревянные стулья. На этих стульях, составленных вместе, если мы с Валей иногда оставались в квартире у мамы на ночь, нам стелили перину и клали подушки. Репринт военной жизни.
Через стеклянные дверцы буфета в большой комнате просвечивалась парадная посуда. Мама, пожалуй, впервые жила в относительном порядке и достатке и в своем новом доме наводила уют. В буфете хранился и японский кофейный набор, и чайный «кузнецовский» «дедушкин графинчик», синие рюмки синего же стекла, под водку графин, даже два, два подноса с практически новым хрусталем – рюмки и графины. Это уже послевоенные приобретения. Мама и дядя Федя любили семейные праздники и тщательно к ним готовились. Бокалов высоких, стройных – это все узники стенного, с нынешней Тверской, шкафа, – с чуть сужающимся верхом было не меньше двадцати. А вот других бокалов, они, кажется, называются фужеры – тяжелого граненого стекла с расширяющейся верхней частью, высоких, – где-то штук шестнадцать. Дни рождения дяди Феди и дни рождения мамы, как прежде день рождения тети Вали, праздновали широко. Стол заставляли огромными блюдами с рыбой и мясом, в тяжелых супницах с крышками – паровая вареная картошка, посыпанная зеленью. У каждого гостя стояло по три или четыре бокала и рюмки: для водки, воды, вина и шампанского. За столом обычно сидело больше десяти-двенадцати человек, знакомые, родня.
Впервые я по-настоящему понял и сколько у нас посуды, и к какой яркой и полной жизни готовилась моя родня, но так ее и не прожила, доставая и доставая из буфета посуду на поминках мамы. Люди знакомые, родственники, соседи приходили и приходили, и каждому хватало и тарелок и рюмок. Не знаю, насколько понятно я все это изложил, испытал ли читатель то волнение и грусть, которые испытал я, когда рассказывал об этих невеселых обстоятельствах.
Довольно быстро, когда мы стали жить с Валей без моих родителей, количество посуды стало уменьшаться. Мы жили широко, пока еще были сравнительно молодыми, часто принимали гостей. Первыми исчезли бокалы. Уже в наше время, кажется, в магазине «Метро» или в «Икее» я купил несколько коробок современных, для вина, чуть приземистых, явно поточной, машинной работы бокалов. Такие бокалы я часто вижу в недорогих кафе. В моем хозяйстве держатся еще «поддонные» тарелки – их больше двадцати, а вот вазы для хлеба испарились; есть, правда, одна глубокая супница. Из выводка фужеров осталось лишь два, я ими не пользуюсь. Они стоят в секретере, чтобы совсем не ушла память, и в них я складываю ключики от чемоданов и запасные ключи от машины. Один раз, я помню, у нас с Валентиной был гость, наш старый приятель Валерий Юдин – издатель, искусствовед, жуир, прелестный собеседник. Валерий умер во время перестройки уже небедным человеком. Мы втроем хорошо выпили, и в какой-то момент «на счастье» я с размаху бросил пустой бокал в пол. Счастье – обладание им, это всегда заразительно. Валера тоже бросил в пол бокал. Я повторил, он – тоже. Бокалов шесть или восемь мы разбили. Валя сидела и улыбалась, она не ценила бытовых воплощений быстро протекающей жизни.