Операция «Гадюка» - стр. 2
– Тараканы, – сказал он. – Грязь развели.
Майор посмотрел на него, но отвечать не стал. У офицеров, дежуривших в камере, было строгое указание не разговаривать с преступником.
Берия возвратился на свою койку. Для него сделали облегчение, разрешили лежать – сам он был против того, чтобы заключенные днем валялись на койках: распускаются и излишне отдыхают. А лишний отдых для преступника – лишние заботы и усилия для следователя… Вот куда уходят мысли в последние часы жизни. Или минуты? А о чем думать?
И тут они стали открывать дверь.
За ним пришли.
Он хотел закричать – что-то убедительное хотел закричать, о чем молчал на допросах и на суде.
Кому какое дело до Тибета? Здесь офицеры. В армии его никогда не любили, а он сделал ошибку: противопоставил себя армии, убедил себя, поддался убеждениям Хозяина – армия в России всегда будет подчиняться Госбезопасности. У нас нет настоящих бонапартов. А тех, что были, мы ликвидировали.
А ведь Лаврентию Павловичу приходилось читать о военных заговорах. Елизавету и Екатерину возвели на трон солдаты. Но поверил Хозяину. Потому что то были феодальные, империалистические армии, а наша армия – это армия страны, которая строит социализм.
Он кинулся в угол, подальше от двери, он искал руками – за что схватиться, когда будут уводить. Движения рук были бессознательными – разум в том не участвовал: ну кому удавалось удержаться в камере, если тебя выводят на расстрел? Скажи это ему в нормальной обстановке – начал бы хохотать. Именно хохотать.
Вошел Москаленко, в форме, встал у двери. Еще какой-то генерал, незнакомый. Может, это хороший знак?
– Выходите, – сказал Москаленко.
– Нет, – сказал Берия. Он старался говорить убедительно и спокойно. Это не удавалось. Получился крик. – Нет, я буду жаловаться! Я прошу дать мне возможность… написать объяснительную записку в ЦК.
– Выходите, – повторил Москаленко.
«Он – садист. Он знает, что я останусь жив. Он будет меня мучить перед смертью».
Офицер, дежуривший в камере, толкнул Берию в спину, Москаленко отстранился, чтобы не коснуться Лаврентия Павловича. И получилось так, что Берия очутился в коридоре, а новый толчок в спину заставил его зашагать вперед.
Они шли по коридору, в шаровых стенах таились глухие стальные двери, под ногами – цементный пол. Чудно думать, что он сам принимал когда-то новый центр управления ПВО.
Конечно, это была здравая мысль. Они боялись, что честные коммунисты и работники Государственной безопасности поднимутся на защиту своего руководителя и освободят его. Остались же на свободе его верные товарищи, помощники, командиры дивизий и особых отрядов… А эти заговорщики упрятали его в подземелье; может быть, его сейчас ищут друзья, врываются в тюрьмы и лагеря. А его нигде нет. Нигде нет – время уходит, в любой момент маршала могут расстрелять. Вы знаете, что я маршал? Что я – старший по званию? Нет, говорит Жуков. А он рад его растерзать – ведь попался голубчик на грабеже, где твои вагоны с награбленным добром? Нет, говорит Жуков, твой чин липовый. Ты никогда не был близко от фронта. Это неправда, потому что ценность маршала определяется пользой Родине. И еще неизвестно, победили бы вы, военные, если бы мы не очистили страну от всякой нечисти, перед тем как вступить в войну.