Операция «Цитадель» - стр. 9
– Рейхсфюрер СС просит вас зайти, штурмбаннфюрер.
«Значит, все-таки Власов… – неспешно поднялся Скорцени. – Жаль, что, увлекшись воспоминаниями о Гальдере, ты не прокрутил в памяти последние события, связанные с теперь уже милой душе Гиммлера «русской свиньей».
3
Гитлер с трудом дочитал до конца письмо Евы Браун, поморщился и устало отложил его в сторону. Только слова самой искренней нежности, из тех, которыми Ева обычно завершала свои письма, заставили фюрера сдержаться, чтобы не отшвырнуть его.
Нет-нет, Адольф ничуть не сомневался в искренности этих стенаний, но, похоже, что в последнее время Браун стала расточать их с какой-то особой, непростительной навязчивостью. Причем до такой степени навязчиво, что они уже не только раздражали, но порой и бесили фюрера. Ей, видите ли, не сидится в Бергхофе! Она, понимаете ли, рвется сюда, «поближе к своему неустрашимому вождю»!
«Я согласна жить даже в бункере, – изощрялась Ева в любовном словоблудии, – и никогда не бывать вместе с тобой на людях, чтобы не вызывать косых взглядов и кривотолков. Только бы знать, что ты где-то рядом…»[7]
«Даже в бункере»! – иронично ухмыльнулся Гитлер. Не хватало только, чтобы и другие руководители вслед за ним стали превращать его полевую ставку «Вольфшанце» в семейный военно-полевой барак! Нет уж, как Главнокомандующий вооруженными силами рейха, он обязан жить жизнью солдата, жизнью истинного тевтонца.
Понятно, что на самом деле ей хочется не в бункер какого-либо из его временных пристанищ, а в Берлин. Всем, кто более или менее хорошо знал Еву, становилось ясно, что в этой Золушке постепенно просыпается азарт светской львицы и что ей хочется во что бы то ни стало превратиться в первую леди рейха.
Ева и впрямь все еще не теряла надежды вернуть «своего фюрера» в столицу и перевоплотить в добропорядочного европейского премьер-министра, коротающего дни на официальных приемах в рейхсканцелярии или где-нибудь в летней резиденции; наносящего зарубежные визиты «вместе с царствующей, но не правящей супругой» и, конечно же, постоянно мельтешащего в великосветской хронике.
«Почему другие так могут, а мы с тобой – нет?! – уже не раз вопрошала Ева. – Разве не ты фюрер германского рейха? Разве хотя бы один премьер какой-либо другой западноевропейской страны добился такой власти и такого почитания?»
Не зря Борман как бы вскользь намекнул Адольфу, что ее призывы вернуться к столичному образу жизни навеяны кем-то из фюрероненавистников. Кому-то хочется, если не погубить вождя рейха под развалинами рейхсканцелярии во время очередного налета вражеской авиации, то, по крайней мере, отстранить от непосредственного руководства войсками.