Опер по прозвищу Старик (сборник) - стр. 65
Старик оказался дома. Разговор завязался быстро. Элефантов изложил, что его интересует, Старик порасспрашивал о новом приборе и, к моему удивлению, легко согласился подвергнуться измерениям.
Потом Старик угостил нас крепким чаем с пиленым сахаром и сухарями, Элефантов попросил рассказать о войне. Старик усмехнулся: мол, об этом говорить можно неделю. Тогда Элефантов уточнил:
– Что было самым трудным и запомнилось больше всего?
– Для меня самым трудным испытанием была сытость.
– Что-что? – не понял Элефантов.
– Быть сытым среди голодных – самое противное на свете, – продолжал Старик. – Нас готовили на задание. Особое задание, особая подготовка. Усиленный рацион: белки, жиры, углеводы – все по научным таблицам, по формулам. Хочешь, не хочешь – ешь! Я за три месяца набрал два кило, и это при изнурительных тренировках, такой и был расчет – организм укрепить, запасы впрок сделать. А через поле от нашего лагеря – голодающая деревенька. Детишки, женщины в мерзлой земле ковыряются, картошку ищут, кору с деревьев дерут… Кожа да кости, еле на ногах стоят, ветром качает. Через день похороны. А у нас сахар, масло, мясо, консервы, шоколад… Увольнений у нас не было, они тоже близко не подходили – запретная зона, ничего не передашь… Ребята в бинокли смотрят да зубами скрипят: стыдно, кусок в горло не идет.
А один был в группе – Коршун, здоровый такой, краснощекий, бодрячок, он жрал в три горла да приговаривал: нас не зря кормят, подкожный жир поможет задачу выполнить, так что ешьте, раз положено, это дело государственное…
Все правильно говорил. Потом мы голодали неделями, три дня под снегом лежали, по сто километров за сутки проходили. Если бы не подкожный жир, не запасы энергии – нипочем не выдержать. Только Коршуна с нами не было. Перед самой заброской ногу подвернул. Может, правда, и не нарочно, но у меня к нему веры ни на грош! Если человек не стыдится брюхо набивать, когда кругом голод, то дрянь он и больше ничего!
Старик плюнул в пепельницу. Он всегда очень спокойно рассказывал о боевых действиях, но здорово горячился, когда речь шла о трусости, предательстве, шкурничестве.
– Среди своих такая сволочь маскируется, а вот в оккупированной зоне их сразу видно! И одежда не та, и курево, и жратва. Особенно это на женщинах заметно. Одна изможденная, в ватнике и сапогах, другая – ухоженная, нарядная, чулочки шелковые, туфельки, духи французские. И пусть ее не видят с немцами в автомобиле или за столиком в варьете, все равно все ясно! – В голосе Старика появилось ожесточение.
– А какой-нибудь случай вы можете рассказать? – Элефантов перебил довольно бесцеремонно, как будто хотел сменить тему разговора.