Опасный возраст - стр. 1
Пролог
Для серьезного разговора с мужем Лера выбрала неподходящий день. По четвергам Гиоргий отправлялся на весь вечер в клуб профрантить пару-тройку бильярдных партиек с новичками, наивно принимающими его за такого же несведущего в игре профана, как и они сами. Опытные игроки состязались с Гиоргием неохотно, то ли из-за его фатального везения, то ли из-за слишком большой предлагаемой ставки, не желая за один вечер проиграться в пух и прах.
Лера хорошо знала давно утвердившиеся правила, по которым муж настраивался на игру. Контрастный душ. Бутерброд с семгой и крошечная чашка черного кофе на два глотка. Наручные часы, еще дедовские, с глубокими трещинами на потертом ремешке, с ржавыми щербинками на циферблате. Несмотря на все старания, часы починке не поддавались. Гиоргию отказали во всех приличных мастерских, но стрелки часов крутились, и, загадывая на удачу, он выставлял их горизонтально, в одну линию, между девяткой и тройкой, доверяя проказницу-судьбу именно такой комбинации. Часы прятал в нагрудный карман пиджака.
Лера застала мужа за последними приготовлениями. Она так долго готовилась к объяснениям, что позабыла и про день недели, и про обещание отвезти Гиоргия в клуб на своей машине. Его, разобранная до потрохов, вторую неделю пылилась в автосервисе в ожидании оригинальных запчастей из Германии.
Муж ждал ее, вышел в коридор, учтиво принял пакеты с продуктами, сухими губами приложился к теплой щеке. В висок ударил запах туалетной воды – любимый аромат от Dior. Лера зачем-то вспомнила, как прошлым летом на Авеню Монтень безумно долго выбирала для Гиоргия подарок. Ей любезно помогла продавщица, девушка неземной красоты, с улыбкой лувровской Мадонны протянула пробник и мягкими ловкими движениями завернула в шуршащую бумагу золотистую коробочку. Теперь этот запах раздражал, напоминал о безмятежном прошлом, в котором все они еще год назад прекрасно существовали в гармоничном треугольнике: и она, и Гиоргий, и тот, ради кого она была готова все разрушить до основания.
Прошлый вечер и нынешнее утро Лера заучивала сложные предложения для убедительного оправдания, не надеясь на уступчивое снисхождение мужа. Было трудно вообразить, что он сподобится на низость, начнет изводить ее упреками, обвинениями, держать за руку или опустится до рукоприкладства. Полагаясь на взаимопонимание, на благородную терпимость к слабостям друг друга, которая лежала в основе двадцатилетнего брака, Лера на всякий случай приготовилась к обороне.
Он стоял, отвернувшись к окну, что-то сосредоточенно рассматривал на освещенном стекле. Слова ее ударялись в его прямую спину и мягко впитывались твидовым пиджаком, словно капли дождя. И чем дольше продолжалась пытка, тем прямее расправлялись его плечи, заметно каменея.
– Собирай вещи и уходи. Я не буду мешать.
Когда за ним закрылась входная дверь, Лера согнулась пополам, будто невидимый враг – жестокий и беспощадный – со всей дури ударил под дых, выбивая ребра из насиженных гнезд. Резкая боль скрутила внутренности в один тугой узел, тихий голос набатом бил в затылок и подгонял к зеркальному купе, где хранился ее заграничный чемодан: «уходи, уходи, уходи…»
Иногда ей казалось, что в Гиоргии вместо грузинской, как привыкли многие думать, – горячей крови, течет кровь самая обыкновенная славянская, спокойная и ленивая с интеллигентской наклонностью и вековым презрением ко всякому роду дешевым спектаклям. Лера отчего-то надеялась на тихий развод, хотя много раз слышала от мужа:
«Один раз рождаются, один раз женятся, один раз умирают».
Ей до чертиков наскучила его единождая тризна. Этот средневековой девиз легко опровергался примерами из медицинской практики. И дважды рождались, и трижды умирали, и женились столько, сколько влюблялись! Людям присуща такая слабость только потому, что в человеческой природе все держится на любви. Вот, что она приготовила в оправдание, что заучивала все утро. Насилие над собственной душой и душой другого человека неминуемо ведет к смерти, если не физической, то нравственной в анамнезе. Сколько таких живых мертвецов годами разлагаются от привычной лжи. Сколько несчастных и жалких в своем терпении, свыкшихся с положением не познавших настоящую любовь в ее истинной природе. Сколько жертв, несущих бремя привычки, подчинившихся чужой воле, нетерпимости борьбы.