Опасные параллели - стр. 5
– Какая… какая история. Ты не рассказывал об этом, – Катя отвлеклась от своих мыслей, проникшись воспоминаниям Андрея.
– Конечно же, я заблудился, – парень продолжил рассказ. – Еда закончилась, спички отсырели. Около недели я бродил по лесу. Если честно, то уже хотелось, чтобы на меня напали или волки, или медведь, ведь комары, мошкара, этот гнус, буквально съедали заживо. Болел живот ещё очень сильно. Я чем-то отравился. На самом деле, плохо помню подробности. Особенно жутко было ночью. Ещё страшнее было, когда не получалось разжечь костёр… да не в этом суть. Набрёл я на маленький охотничий домик, сторожку. Строение было меньше, чем дом деда. Там было одно помещение, печь, спички, соль. Еды только не было. Рядом тёк ручей с пресной водой. Поев ягод и немного угля из печи, чтобы живот перестал болеть, я лёг спать на лавочке. Ночью меня разбудил медведь…
– О, боже! – воскликнула Катя.
Она вновь вспомнила про отца и возможность того, что он напоролся на диких зверей, ведь хоть и небольшой, но всё-таки лес был совсем рядом. Но мысли Кати прервались, как только Андрей продолжил свою историю:
– Я услышал рёв медведя. Узнал этот звук. Медведи нередко бродили мимо нашего с отцом убежища. Но у нас была крепкая изба, а тут ветхая лачуга, дверь которой запиралась на маленький крючок. Медведь рычал, будто был чем-то рассержен. Или напуган. Мне показалось, что это был именно испуг! Он стучал лапами по стенам дома, выбил крохотное окно, пытаясь пробраться внутрь, но был слишком огромным. Потом он добрался до двери, которую я загородил столом и скамейкой – всем, что было в этой крохотной избушке, помимо железной печи. Я был готов сразиться с этим медведем, ведь у меня был нож! Но мне опять повезло. Так я тогда думал. Медведь, несколько раз толкнув хлипкую дверь, взвыл в последний раз. Потом я отчётливо слышал только один звук. Он мне напомнил звук рвущейся ткани. Только это было нестерпимо громко. Потом грянул гром и пошёл дождь, настоящий ливень. Я всю ночь прислушивался к шагам за стеной, сидя в углу, держа наготове свой нож. Мне казалось, что за шумом дождя я слышу шаги, но это не было похоже на шаги медведя. Медведь топал, а тут будто кто-то очень медленно переставлял, не знаю… какие-то ходули! И этот кто-то трогал стены, стучал по крыше…
– Конечно, с перепугу и не такое послышится! – заметила Катя.
– Утром гроза закончилась, было свежо, прохладно, – сказал Андрей, ему стало тяжелее вести свой рассказ о том, о чём он никогда никому не рассказывал. – За ночь я сжёг все поленья, что были в охотничьем домике. Вышел наружу, мне нужны были дрова. А на пороге лежала туша медведя. Огромная такая. Только головы не было. И шкура была содрана, а внутренности выпотрошены. Чистая работа! Я тогда подумал об охотниках, что это их рук дело, ведь всё было выполнено очень аккуратно, профессионально. Но зачем им потрошить убитого медведя? Посреди ночи, в грозу? Об этом я тогда не подумал, малой ещё был. У меня было много соли, был нож, были навыки вяления мяса. Я весь день этим занимался, держа открытой дверь в сторожку. Набрал дров, даже смог их вечером разжечь, в кастрюле сварил мясо и ел его. Ел много и жадно. Оно не проварилось, было ужасно невкусным, даже горьким. Очень жёстким. В нём были паразиты. Но как я ждал охотников, которые, по мнению ещё мелкого пацана, скоро должны вернуться, ведь ушли они потому, что дверь была закрыта! Ушли, оставив свою добычу, чтобы просто не таскать её с собой! И я хотел показать, какой я хозяйственный, ведь вяленое медвежье мясо, возможно, вкуснее варёного. Только вялить нужно долго, по-другому мясо бы никак не сохранилось. Пришла ночь. Я ждал, но охотники не возвращались. Я был сыт, и у меня было хорошее настроение. Но стало скучно. От скуки я начал молиться, как молился мой отец. Стоял напротив угла, на котором, конечно, не было такой полки с иконами, как у нас. Молился, сначала про себя, а потом и громко вслух. Благодарил бога за пищу. Молился до тех пор, пока из этого же самого, блин, угла, отчётливо не услышал голос. Я услышал голос и эти непонятные шаги за брёвнами избушки. Голос, который был так не похож на человеческий. Какой-то писклявый звук, будто воспроизводимый не голосовыми связками, а чем-то таким гадким, липким, мокрым. Не звук, а бульканье…