Опасная профессия - стр. 62
Никаких ученых степеней и дипломов Тимофеев-Ресовский не имел. Его отправили в бессрочную командировку в Германию в 1925 году для создания в берлинском Институте мозга генетической лаборатории, когда он еще не успел закончить Московский университет. В Германии у него дипломов не требовали. Но в СССР после 1946 года высокие оклады ученых законодательно привязывались к ученым степеням и званиям, подтверждаемым дипломами Высшей аттестационной комиссии (ВАК). В исключительных случаях не имеющим таких дипломов ученым устанавливали «персональные» оклады, но всегда лишь по решению Совета министров СССР. В 1962 году Тимофеев-Ресовский в конце концов решил преодолеть этот барьер и защитил в Уральском филиале АН СССР докторскую диссертацию в виде автореферата «Некоторые проблемы радиационной биоценологии», к которому были приложены оттиски публикаций по этой теме. Такая форма защиты «по совокупности работ» была разрешена для ученых старшего поколения, сформировавшихся до реформ в науке в 1946 году. Однако ВАК, в которой биологический сектор возглавлял В. Н. Столетов, не утверждала решение Уральского филиала АН СССР. В результате в Обнинске Тимофееву-Ресовскому могли установить лишь зарплату на уровне младшего научного сотрудника без ученой степени – около ста рублей в месяц. Елена Александровна тоже была зачислена на должность младшего научного сотрудника.
Николай Владимирович обладал уникальной способностью излагать устно свои мысли, воспоминания или научные тексты в максимально ясной и точной форме. Его устные лекции или рассказы можно было записывать на магнитофон, что нередко и делали, и воспроизводить затем в виде письменного текста без всякого редактирования. Гранинский «Зубр» – в основном запись устных рассказов Николая Владимировича. В то время я думал, что способность формулировать окончательный текст в уме, а не на бумаге развилась у него в процессе адаптации к ограниченности зрения. Однако через много лет немецкие друзья и коллеги Тимофеева-Ресовского, К. Циммер (K. G. Zimmer) и М. Дельбрюк (M. Delbrück), рассказывали мне, что он удивлял всех и в берлинском институте, диктуя на немецком языке свои статьи и обзоры.
Тимофеев-Ресовский, безусловно, страдал из-за невозможности общения со своими немецкими, британскими и американскими друзьями и коллегами, некоторые из них были его учениками. Прежний круг общения включал немало знаменитостей – кроме упомянутых Карла Циммера и Макса Дельбрюка это были Феодосий Добжанский, Ганс Штуббе, Георгий Гамов, Герман Мёллер и др. Теперь он не мог вести с ними даже переписку. В Биологическом отделении Академии наук СССР и в Академии медицинских наук сохранялось скрыто-недоброжелательное отношение к Тимофееву-Ресовскому, и все попытки его выдвижения в члены-корреспонденты этих академий не доходили до обсуждения. Система избрания в любые академии в Советском Союзе находилась под строгим контролем ЦК КПСС и обеспечивала их пополнение лишь теми учеными, лояльность которых была надежно проверена. Среди действительно крупных биологов в СССР Тимофеев-Ресовский общался лишь с академиком-лесоводом Владимиром Николаевичем Сукачевым, который ввел в науку концепцию биоценозов.