Опасная невинность - стр. 16

– Я схожу в церковь завтра, хорошо? – Я надеялась завоевать его благосклонность. У дяди Гулливера были связи, которые действительно могли помочь мне в поисках. – Ирландцы до сих пор вам во всем исповедуются, не так ли?

Если бы кто-то из них был причастен к исчезновению Имоджен, то этот человек признался бы дяде. При мысли об этом по моему телу пробежал леденящий холод. Мама ожидала худшего, но у меня все еще была надежда.

– Я дал клятву и не нарушу ее.

– Клятву перед Богом или перед Девани?

Выражение его лица стало жестче.

– Моя жизнь посвящена Богу.

– Тогда помогите мне. Скажите, признавался ли вам кто-нибудь из мафии в чем-нибудь, связанном с Имоджен?

– Я связан своей клятвой, Эйслинн. Некоторые вещи важнее земных дел.

– Даже важнее семьи?

– Даже ее! – отрезал он. – Тебе пора идти спать. Богослужение начинается в девять.

Он встал, завершая наш разговор. Я поднялась со скамейки и поплелась в свою комнату. Сев на кровать, я позвонила маме, и если бы деньги не были проблемой, я бы позвонила ей еще раз, просто чтобы услышать ее голос и почувствовать себя ближе к дому. Даже спустя час после того, как я легла на мягкий матрас, я все еще не спала. Большую часть полета я дремала, поэтому приземление в Нью-Йорке и пребывание здесь с дядей Гулливером теперь казалось мне чем-то сюрреалистичным. Вроде сна, из которого я очень хотела вырваться прежде, чем он превратится в кошмар.

Дядя Гулливер разбудил меня очень рано, чтобы мы могли подготовиться к богослужению. Я надела единственный подходящий наряд, который взяла с собой: белое летнее платье с пуговицами спереди. Оно доходило мне до колен, а рукава спускались до локтей – достаточно целомудренно для церкви. По словам мамы, это делало меня похожей на примерную ученицу католической школы. Еще я взяла с собой белый кардиган, но сегодня должно было быть тепло, как и всегда в сентябре.

Церковь была еще пуста, когда дядя провел меня внутрь за двадцать минут до начала службы. Он скрылся в передней части, готовясь к началу. Я задрожала от холода. День обещал быть жарким, около 32 градусов по Цельсию, но тепло снаружи еще не проникло внутрь нефа.

Я решила сесть на одну из последних скамеек, главным образом для того, чтобы иметь хороший обзор на всех прихожан. Опустившись на холодную скамью, я сложила руки на коленях. Я ходила в церковь каждое воскресенье, всегда одна, потому что ни мама, ни Имоджен не верили в Бога. Во время службы бушующий поток внутри меня успокаивался. Я находила большое утешение в мысли, что за мной кто-то присматривает, особенно в те моменты, когда я оставалась дома одна, пока мама была на работе, а Имоджен в очередной раз куда-нибудь сбегала.