Опаленные войной - стр. 28
– В девять вечера, – завершил он этот разговор, – проведем учебную тревогу, если только не придется проводить боевую. Это будет проверка на взаимозаменяемость. И запомните: с этой минуты все свободное время должно быть посвящено учебе, тренировке и отработке методов ведения боя в доте. Самого же свободного времени должно быть как можно меньше. Всякие отлучки из дота запрещаю.
– Товарищ лейтенант, но еще сегодня, в пос-ледний раз… – попытался было смилостивить его Крамарчук.
– Отставить! С просьбами об увольнении не обращаться. Так и передайте своим бойцам. Что еще?
– Тут, товарищ лейтенант, дело одно, – начал старшина, почесывая затылок. – Даже не знаю, как сказать. Оно вроде бы похоже на то, что…
– Да трусит тут один, – перебил его Крамарчук. – Красноармеец Сатуляк. Подносчик патронов второго пулемета. И у меня точно такой же есть, заряжающий Конашев. Но тот про себя трусит, сдерживается. А Сатуляк все время скулит. То наружу просится, то часами просиживает у амбразуры.
– Стоп-стоп. Что значит: «трусит»? Он немцев, смерти боится, или же ему страшно оставаться в доте?
– Точно так, в доте, – согласился Дзюбач.
– Не все ли равно, как он трусит? – удивился Крамарчук. – Главное, трусит.
– Но важно знать, в чем это проявляется, – заметил Громов. – Пробовали поговорить с ним?
– Я со своим, кажется, так «поговорю», что он навеки забудет, что такое страх, – саркастически улыбнулся Крамарчук.
– Э, нет, с моим так нельзя, – возразил старшина. – Сатуляк – человек в возрасте, степенный, четверо детей.
– Так что советуешь, отпустить его с миром, пусть еще четверых наделает? – окрысился Крамарчук. – Ты же сам предлагал позвонить комбату, чтобы его заменили!
– Я это и сейчас предлагаю. Лучше взять хлопца с маневренной роты, добровольца. Обучить его – раз плюнуть. А Сатуляка перевести к Рашковскому. И Конашева твоего – тоже.
– А я против. Трусам потакаем. Все захотят на волю, под кустики. Там ведь и отступить можно, и драпануть, коли чего. А здесь надо до конца. Поэтому они и трусят. Он, видите ли, не может находиться в подземелье! Его что-то по ночам душит. У него привидения. Он боится оставаться один в отсеке…
Какое-то время Громов нарочно не вмешивался в перепалку командиров точек. Он понял, что те не хотели докладывать ему о трусах, но конфликт назревал, и на душе у Крамарчука постепенно накипало. А еще Громов почувствовал: только выслушав их до конца, он поймет, что, собственно, происходит с теми двумя бойцами на самом деле.
– Замечена эта хандра только за двоими? – не выдержал наконец Громов, умышленно подкинув младшим командирам слово «хандра», чтобы заменить им «трусость». – От других бойцов подобных жалоб или просьб не поступало?