Она не умела стрелять - стр. 18

Антон кинулся собирать детали, Ксана некоторое время на него смотрела, потом встряхнулась, словно дворняга, которую окатили водой, взяла себя в руки, присела на корточки. Они вместе собрали телефон, попытались включить. Хрупкий аппарат, как ни странно, включился, правда, экран стал подмигивать, словно хотел сообщить о себе что-то очень уж интимное. «Телефону всего год, где же я новый-то возьму, на какие деньги?» В тот момент она еще не могла предположить, что телефон ей больше не понадобится. Но острое предчувствие подступающей катастрофы уже накрыло ее ледяной волной. Стало зябко.

…Рабочий день прошел бездарно, пережила его Ксана с трудом. Она написала несколько отвратительных, ничего не значащих абзацев. Текст не ложился, речевые обороты показались ей корявыми, неровными, словно кустарно скроенное платье. Тогда она решила сделать паузу и стала звонить в приемный покой психиатрической больницы, долго выясняла, куда определили несчастную Свету, узнала, наконец, что она в отделении острых неврозов. Перезвонила туда, но добиться у равнодушной медсестры фамилию лечащего доктора так и не смогла. Ответ был неизменным: «Еще не назначили, ожидайте». В конце концов, ей разрешили прийти в отделение к четырем часам дня и пообещали, что к этому времени врач освободится.

Почти до четырех Ксана маялась возле компьютера, делая вид, что пишет статью. Чтобы совсем не терять времени даром, она попыталась подобрать список необходимых определений и наречий – обычно это помогало сосредоточиться. Но даже это простой лингвистический прием у нее не получился. Без пятнадцати минут четыре она, никого не предупредив, проскользнула к выходу и быстрым шагом направилась в больницу, которая находилась на улице Розы Люксембург, всего в четырех кварталах от издательства.

После теплой декабрьской погоды, такой привычной для крымской зимы, этот тусклый день показался Ксане слишком студеным. Или температура на улице резко упала, или ее по-настоящему морозило от страха, понять она не могла. Демисезонное пальтишко не грело, руки даже в перчатках скоро стали бесчувственными от холода. Казалось, вот-вот посыплется из белесого неба легкий сухой снежок, схватит город в морозные тиски, заметет порошей. Недавние мысли о Беловерцеве показались смешными и уже ничего не значащими, ее обольститель исчез из памяти, вытесненный внезапно навалившейся проблемой.

Территория главного крымского дома скорби оказалась необъятной – с многочисленными корпусами, застывшими среди старых деревьев, неухоженными сквериками и заброшенными хозяйственными постройками. Сами корпуса были выстроены еще до Октябрьской революции, их фасады облупились, краска на оконных рамах облезла. Из щелей выщербленного тротуара торчала жухлая трава, приходилось все время смотреть под ноги, чтобы не споткнуться или не растянуть лодыжку, оступившись в яму. Александра, прожив всю жизнь в этом городе, пришла сюда впервые. Это был настоящий затерянный мир в центре города – жуткий, таинственный, пугающий. Увиденное потрясло ее какой-то пронзительной безысходностью. Ксана подумала, что здесь можно было легко затеряться и остаться навсегда, как в лабиринте Минотавра.