Она не умела стрелять - стр. 11
В октябре, когда Жорик в очередной раз вернулся домой выпивший, в губной помаде и с запахом дорогих французских духов, исходившим от его идеально выбритых щек, Ксана, промаявшись бессонную ночь, с утра направилась к юристу и попросила написать исковое заявление о разводе. Узнав о ее намерениях, Жорик сделался ласковым, умолял одуматься, пугал детьми. Смертельно уставшая Ксана оказалась непреклонна, ей было безразлично, что произойдет дальше – лишь бы развестись. А там хоть трава не расти!
Почувствовав ее состояние, он не стал перегибать палку, покладисто согласился и предложил ежемесячное пособие в обмен на молчание. Больше всего на свете Георгий боялся быть виноватым в глазах окружающих, и уж тем более – брошенным женой. Вот если бы Ксана загуляла, и он первый подал на развод, он мог бы надеть маску обиженной невинности и показать всему городу, с каким коварством ему приходилось мириться долгие годы. Но жена, к сожалению, не гуляла. Ксана, до предела издерганная неопределенным будущим, все еще зависимая от него эмоционально, согласилась на «пособие» – заработанных в редакции денег не хватало на то, чтобы кормить и одевать детей. Месяц после развода прошел, наступил декабрь, а «пособия» так и не было.
Когда Георгий допил кофе и уехал на работу, Ксана некоторое время постояла у окна, будто он мог вернуться. «Что делать? Как жить дальше?» Из головы не выходил Родион Беловерцев, так неожиданно прикоснувшийся сухими горячими губами к ее пальцам. Хозяин жизни, он мог позволить себе смутить, обескуражить, застать врасплох. Хуже всего было то, что она допустила это сама – очарованная его обаянием, потеряла бдительность и не сумела вовремя отразить атаку. Теперь у нее осталось стойкое ощущение, что Беловерцев, словно искусный в обольщении охотник за женскими душами, успел за это короткое время проникнуть в ее сердце и прочно занял там свое место, как когда-то это сделал Жорик. На то, чтобы понять, каким, на самом деле, подлецом был ее муж, ушло пятнадцать лет. Сколько уйдет времени на то, чтобы избавиться от нового непрошеного гостя и собственной влюбленности, если она вдруг случится? И что будет с самой Александрой, что останется от ее сломленной души?
…Ксана допила кофе и разбудила детей. Почему-то именно с утра они, сонные и недовольные, начинали изводить ее особенно сильно. У них тоже, как у Жорика с Рэмбо, был повторявшийся изо дня в день ритуал. Четырнадцатилетний Рома, считая все «полным отстоем», сбрасывал одежду на пол, отказывался заправлять постель, демонстративно молчал. В его присутствии Ксана униженно чувствовала себя частью этого «отстоя». Десятилетняя кокетка Катя постоянно просила новые джинсы с дырками на коленях, блестящие кроссовки со стразами, гламурный ранец. Прекрасно понимая, что не получит требуемое, она ныла, упрекала мать в том, что та ее не любит, иногда безутешно рыдала. Все это было таким же постоянным, как восход и закат солнца, как привычная безнадежность, в которой Ксана обессиленно барахталась уже много лет. Повторявшиеся изо дня в день семейные сцены лишали ее сил и заставляли проживать каждое утро, сжав зубы – чтобы не разрыдаться от обиды. Вместо любви к собственным детям она испытывала накатывающее волнами глухое раздражение. Это пугало, заставляло чувствовать себя отвратительной матерью, презирая за невозможность исправить ситуацию – Рома и Катя ее не слушались и, как ей казалось, снисходительно терпели, воспринимая все просьбы в штыки.