Она. Дневник восьмиклассника - стр. 10
Напрасно я надеялся! Меня настигло ужасное разочарование, и слезы выступили на глазах, – мои камни неизменно падали на дорогу буквально в нескольких шагах от меня, и я, как ни старался, не мог швырнуть их дальше! Мне подумалось так, – бросаю последний камень, и если позор повторится, немедленно ухожу.
Весь в слезах, я схватил первый попавшийся под руку голыш и, круто развернувшись, изо всей силы кинул его. Дальше случилось чудо! Я не поверил своим глазам.
Мой камень улетел далеко за лужу, туда, куда, никто добросить не мог. При этом я стоял позади них, и был гораздо дальше от лужи, чем они.
Мальчики изумленно повернулись ко мне, прекратив соревнование. Они заметили и оценили мой бросок, а я стоял посреди дороги, как громом пораженный, и долго ничего не мог понять.
В конце концов, с триумфом я отправился домой, и лишь подойдя к самым воротам, вдруг понял, в чем заключался секрет. Посмотрев на руку, которая так ловко швырнула победный камень, я вдруг почти с ужасом осознал, что она – неправильная рука!
В изумлении застыв у ворот дедушкиного дома, я с глубочайшим почтением смотрел на свою, казалось бы, обычную с виду левую ладонь. Все ребята сжимали камень в правой руке, и мой отец учил меня бросать правой, – кстати, мне долгое время не удавалось запомнить, где лево, где право, – а я, отчаявшись и забыв о том, как меня учили, кинул, как придется, то есть так, как было в тот момент удобнее. Вот так мне довелось узнать свою особенную силу и непохожесть на других.
Вообще, с левой рукой у меня связано много различных воспоминаний. Я долго ел, держа ложку в левой руке, и родители, как ни старались, не могли отучить. В детском садике я рисовал, держа карандаш в левой руке, и воспитательница, душевная вроде бы женщина, так мило мы с ней распрощались, когда настало время покинуть это милое детское учреждение, почему-то сильно из-за этого раздражалась. Она с чувством стучала костяшками пальцев по моей стриженой голове, и было так больно, что слезы катились по щекам.
– У, упрямый!
Она неизменно выдергивала карандаш из левой руки, перекладывала в правую руку, однако я не мог рисовать правой рукой, – получались какие-то ужасные каракули. Я снова пытался рисовать левой, и все повторялось сначала. Хватало же ей терпения!
– У, головастый…
Я впадал в ступор, и слезы непонимания снова текли по щекам. Мне было совершенно невдомек, в чем я провинился, почему она зовет меня бессовестным мальчиком, почему не дает рисовать так, как я могу и главное, хочу.
Правда, один примечательный случай перевернул ее отношение ко мне. Она стала практически моей старшей подругой после того, как буквально за минуту я решил один весьма неприятный для всех вопрос.