Он, Она и Париж - стр. 35
- Ты у меня прелесть, - жарко выдыхает он, гладя меня по волосам.
По-моему, в какой-то книжке было написано о том, что нехорошо сразу после секса отваливаться от женщины, словно сытый комар, насосавшийся крови. Не иначе, он читал ее, потому, что никогда не бежит сразу в ванную, и каждый раз выполняет этот ритуал. Приятный, когда мы получаем оргазм вместе. И вызывающий мысли о времени, которое мы оба теряем впустую, в таких случаях, как сейчас.
Наконец он уходит, и я слышу, как струи душа бьют по его разгоряченному телу. Задумчиво провожу пальцами по животу, на котором быстро высыхает субстанция, необходимая для зарождения новой жизни…
После той аварии он ни разу не финишировал в меня. Случайно ли? По-моему, он просто больше не хочет рисковать. Тогда, узнав, что наш ребенок погиб во мне, Он чуть не сошел с ума. Плакал, бил кулаками о стену больницы, расшиб себе руки до крови. Помнится, врач говорил, что я приняла ужасную новость спокойнее, чем Он. Ну да, я тогда всерьез обдумывала способ самоубийства, и мне было не до истерик.
Но время гораздо более действенная таблетка, нежели какая-либо другая. Оно отодвинуло слишком четкие воспоминания, сделало их размытыми и плоскими, словно нарисованными плохим художником в приступе меланхолии. Но надо признать, что произошедшее сильно изменило нас обоих. Он стал больше работать, чтобы забыться - и результатом этого стало наше теперешнее благосостояние. А я…
А я лежу и, словно тот плохой художник, вожу пальцем по своему животу, будто кистью по холсту, размышляя о том, что наверно глупо пытаться раскрашивать неважную картину. Проще повесить ее на стену, оставив в покое, либо спрятать в чулан и больше не трогать. Пусть остается такой, какая есть. У других и такой нету.
Он в ду̀ше – это надолго. Вытираю живот простыней, по пути на кухню бросаю ее в корзину с грязным бельем. Он постоянно настаивает на домработнице, я пока сопротивляюсь. Но уже менее агрессивно, чем раньше. Не хочется, чтобы в доме был чужой человек. А еще я опасаюсь чувства своей ненужности, которое может возникнуть, когда за нашей квартиркой будет ухаживать кто-то другой. Хотя, может, Он и прав. Деньги нужны для того, чтобы избавлять людей от лишних забот. Вот только я еще не решила, нужна ли мне такая беззаботная жизнь, когда всё, что знаю и умею, окажется ненужным.
На кухне завариваю всё тот же лювак, и впервые ощущаю вкус дерьма той ушастой зверюшки, сквозь желудочно-кишечный тракт которой прошли эти кофейные зерна. Интересно, какому извращенцу впервые пришла мысль поковыряться в какашках мусанга, заварить добытое, и выпить? А потом заявить, что это неимоверно вкусно и начать продавать по сумасшедшей цене? Думаю, что это из серии той же фуа-гра, сырых стейков, кислого вина, неудобных платьев, и тесных деловых костюмов, стесняющих движения. Когда люди начинают слишком хорошо жить, им начинает недоставать сложностей, которые они сами себе придумывают. И чем неприятнее сложность, тем больше они готовы за нее платить.